— Вниз не смотри, — сказал Руслан.
— А куда смотреть?
— Под ноги или вверх.
Светлана отошла от края и, уставившись на носки своих кроссовок, пошла дальше. Заканчивался третий день перехода, и она уже стала привыкать к состоянию, которое сама назвала «нестояния». Дорога, а вернее тропа, серпантином поднималась по склону и, казалось, не кончится никогда. Светлана еще в первый день распрощалась с мыслью, что пытка, называемая подъемом, когда-то прекратится.
И все-таки им повезло. Её и Руслана не заставили нести оружие, которым занялась часть группы, севшая в легковые автомобили. Теперь девушка знала, что Руслан несет продукты и может свободно идти в одиночку, в отличие от людей Гелата, переносящих по двое тяжелые зеленые ящики. В первый же день она взяла себе мешок с документами Руслана. Он весил около четырех килограммов и не добавил много, но нести его было гораздо неудобнее, нежели рюкзак. Светлана брала его в руки, вешала через плечо и даже подвешивала к рюкзаку. Проклятый мешок нервировал все больше и больше, и девушка была бы рада избавиться от надоевшей ноши.
«Что же там такое? — думала она. — Платежное поручение, выписка со счета — это всего два листа бумаги. Что еще прихватил с собой Руслан? Зачем я несу тюк макулатуры, если он никому не нужен? Нет, надо посмотреть, что еще стащил дотошный бухгалтер. Наверняка, какие-нибудь ненужные журналы-ордера или кассовые книги. К тому же, каким боком эти документы имеют отношение к Руслану? Ну, бухгалтер он, это понятно. Неужели деньги переводились в Швейцарию через его счет? Это же глупо. Скорее всего, они переводились в офшор под фиктивные договора или что-то в этом роде. А теперь, как говорится, концы в воду. Предприятия нет, документов нет, офшорную фирму найти все равно, что искать иголку в стоге сена. Тогда какого черта я тащу лишние килограммы? Никому эти документы ничего не докажут. Они имеют реальный смысл только в двух случаях: либо директор переводил деньги на свой лицевой счет за границей, либо эту операцию осуществляло третье лицо. Первое просто нереально и глупо. Второе — просто невозможно. Кто мог поделиться с Русланом такой информацией, да еще предоставить документы? Нет, здесь что-то не так. Надо поговорить с Русланом, пока я не заработала грыжу».
Тропа резко свернула вправо, обвивая склон и переходя в подъем. Во главе колонны раздался клич Гелата, который все идущие должны были передавать по цепочке. Что он означал и зачем это делается, Светлана не знала. Она каждый раз собиралась спросить Руслана на привале, но падала на холодные камни и совершенно забывала об этом.
Девушка заерзала кроссовками по гальке. Теперь она понимала, что ее обувь совсем не подходит для горных переходов. Поворот серпантина давался труднее обычного пути. Приходилось буквально лезть на стену, а рюкзак предательски перевешивал назад.
«Тут рот разевать нельзя, — продолжала рассуждать Светлана, — чуть зазеваешься и — аля-улю. Летать-то я пока не научилась». Светлана посмотрела через плечо и передернулась: «Правильно тебе сказал Руслан, нечего вниз смотреть, какого лешего ты оглядываешься? Надо смотреть под ноги или вверх. Куда же лучше? Под ноги, конечно, так легче. Ой, голова начинает кружиться, нет, уж лучше вверх. Мама родная, сколько еще идти? Нет, уж лучше под ноги».
Светлана переступала с ноги на ногу, словно робот, запрограммированный на два движения. Шаг левой, шаг правой, шаг левой, шаг правой. Казалось, больше не существует ни Перми, ни Москвы, ни Крестика, ни Макса. Ничего. Разговор с Ангеловым в библиотеке был несколько столетий назад, на другой планете и не с ней, да и человека, похожего на профессора, там не было. Есть только горы, где она с огромным усилием делает шаг, на этом мир заканчивается.
Она увидела, что колонна впереди стала плотнее.
«Неужели привал? Наконец-то, Гелат ошибся, наконец, он даст ей отдохнуть лишние несколько минут. Нет, не привал, — Светлана увидела человека в защитной форме, говорящего с Гелатом. — Может, пришли? Нет, это просто случайный человек. Вышел в горы погулять и встретил Гелата, а теперь они мило беседуют, стоя у обрыва».
Человек в форме принял у Гелата часть груза и направился впереди колонны.
«Опять, — думала Светлана, — опять ты радуешься раньше времени. Теперь ты все сглазила и тебе снова придется тащиться по этим проклятым камням».
Светлана бросила обреченный взгляд на Руслана и двинулась дальше.
* * *
— Похоже, это наша последняя остановка, — сказал Руслан, зашнуровывая вход палатки.
— Я дальше не пойду, лучше меня застрелите. Я никогда не думала, что мне будет так плохо.
— Скажи спасибо, что нас не заставили прятать оружие.
— А они его прячут, что ли?
— Разумеется, зачем же его сюда тащили?
— Послушай, Руслан, а что будет с теми, кто это оружие принес? Ты не думаешь, что их... того?
— Начиталась ты страшных книжек.
— Ты мне говорил, что никто тебя не выпустит с деньгами. Хочешь сказать, что теперь, когда мы знаем, где спрятано оружие, нас отпустят?
— Это же хорошо, Свет, раз от нас ничего не скрывают, значит, доверяют.
— Знаешь, мне твой довод не кажется убедительным.
— Не говори ерунды, Свет. Никто из-за этого тебя убивать не станет.
— Судя по тому, что я увидела, повода здесь не ищут. Может, теперь поделишься своими планами?
Руслан поворочался на разостланном спальном мешке и стал говорить шепотом:
— Мы отдадим документы и вернемся домой. Надеюсь, это не займет много времени. Однако за последнее время я много понял, и если для того, чтобы получить деньги, придется рисковать, я на все плюну.
— Как же ты собираешься вернуться?
— Через Веденский перевал. Мы уже рядом. Нужно идти все время на юг. Если он не закрыт, это будет очень просто, через пару дней мы окажемся в Грузии.
— А что значит закрыт?
— Если там лежит снег, придется искать другой выход.
— А после того, как мы попадем в Грузию?
— Поедем домой.
— До-мо-й, — устало протянула Светлана, — а где он, дом-то?
— Ты о чем, Свет?
— Так, мысли вслух. Я подумала, что у меня и дома-то нет.
— Будет, — уверенно сказал Руслан. — все будет о’кей.
— Руслан, а для чего мы живем?
— Ну вот. Это еще что за вопрос?
— Нормальный вопрос. По моему, своевременный.
— Я никогда не задумывался. Наверное, каждый по-своему.
— Вот ты для чего живешь?
— Привычка. Давно живу, привык.
— А если подробнее?
— Знаешь, Свет, я тебе расскажу, но боюсь, девушке это сложно понять. Когда я служил в армии, мне казалось, что это маленькая жизнь. Такая микрожизнь длиной в два года. Каждый выбирает сам, как ее прожить и каким быть. Кто-то хочет получить звание, кто-то мечтает в отпуск съездить, кто-то ждет окончания срока, кто-то вообще ничего не хочет. Я ведь на границе служил, коллектив маленький, друг друга настолько знали, что от одних и тех же рож тошнило. Как в подводной лодке. Понимаешь, два года одни и те же сорок человек. Знаешь уже о других больше, чем о себе самом. Какие уж тут недомолвки, все на виду, и постепенно начинаешь понимать, каким человек был и каким будет.
— И каким же был ты?
— Средним. В меру трудился, в меру ленился, сачковал, когда можно, старался, когда это было необходимо. Но я тебе не про себя хотел рассказать. Служили у нас на стрельбище два парня. Мы их шурупами называли. Это в погранвойсках такое обидное прозвище. На службу они ходили редко и к заставе относились постольку поскольку. Я первое время их считал людьми второго сорта. Что это такое: на границе служить и не мечтать поймать нарушителя? А потом понял, наверное, даже после армии, что они и не служили вовсе.
— Что же они делали?
— Жили. Жили рядом с нами, как свободные люди. Это мы считали дни до дембеля, буквы из жести вырезали, бляхи гнули да шапки на затылке носили, а они как будто этого не замечали. Шурупы эти что только не вытворяли. Однажды стащили у замполита набор масляных красок и свою мастерскую завешали абстрактными картинами, я так понимаю, других они писать не умели. То они английский язык изучали, то придумали новый вид борьбы. Мы ленимся на зарядку вставать, а они, вместо положенных трех, шесть километров бегали.
— Хочешь сказать, что они служили в свое удовольствие?
— Нет. Как бы тебе объяснить? Я за два года единственное, что делал сам, так это зубы чистил, потому что все остальное — есть, спать, мыться — нас заставляли делать по распорядку. Из них же инициатива перла. Помню, они на стрельбище сделали табло, как на стадионе. Только для того, чтобы оценки за стрельбу показывать, а ведь их никто не заставлял. Или сделали манекен и поставили его на наблюдательной вышке. Я бы опилками мешок набил и был доволен. А они одели его в форму времен второй мировой, нацепили ему все знаки, сделали дембельские примочки, типа погон, шевронов. Голову настолько похоже вылепили, что мимо проходящие наряды две недели пароль спрашивали. На службу они с наручниками ходили, которые сами изготовили у себя в мастерской. У наряда должны быть концы веревок, чтобы нарушителя вязать, шурупы же со своими персональными наручниками шли.
— Ну, прямо Винтик и Шпунтик.
— Самое необычное, что они учудили — это, наверное, когда свинью стали дрессировать.
— Зачем?
— А один из них прочитал в журнале, что свиньи обладают гораздо более тонким обонянием, нежели собаки. Где-то за рубежом свиней используют для поиска трюфелей. Вот они и подзависли в подсобном хозяйстве. Недели три тренинг проводили. Только их потом водитель сдал.
— Как это?
— Да был у нас водитель, которого все собаки боялись. Вывозит он тревожную группу, собака залезает в УАЗик, а водитель ее хвать за хвост.
— И что, собаки его не трогали?
— Нет. Они его до смерти боялись. А как узнал он, что придется ему свинью возить, то пошел к старшине и сказал: «Я эту скотину в салон не пущу». Старшина к тому времени был еще не в курсе и пошел проверить, что у него со свиньями. Увидел их и чуть дара речи не лишился. Свиньи за три недели сбросили по десятку килограммов, стали поджарые и больше собак напоминали. Тут он, разумеется, шурупский эксперимент закончил.
— И в чем мораль твоего рассказа?
— Надо жить сейчас и не откладывая на потом, и не обращая внимания на то, что говорят и думают вокруг. А то проживешь жизнь, зарабатывая на квартиру, а она окажется на Каширском шоссе.
— Зачем же ты ввязался в эту историю? Что тобой движет?
— Не знаю, Свет, может, привычка. Тяжело устоять на месте, когда люди вокруг несутся сломя голову.
В палатке на минуту воцарилось молчание, после чего Руслан сказал:
— Наверное, я тебе голову забил болтовней об армии, девчонки этого не любят.
— Нет, Руслан, я просто думаю.
— Тяжело понять то, о чем не имеешь представления, а из меня рассказчик плохой.
— Ты не представляешь, как хорошо я тебя поняла. Я ведь выросла на заставе.
Руслан понимающе хихикнул:
— Ага.
— Ты мне не веришь?
— Почему же ты мне этого не рассказывала?
— Ты не спрашивал. А я думала, тебе это не интересно.
— Так мы с тобой погранцы.
— Я тогда была совсем ребенком, и сейчас мне кажется, что это было триста лет назад. Три барака в горах, вышка, до середины занесенная снегом, отец со скрипучими ремнями, бесконечные зимние вечера, вездеход, привозящий раз в неделю хлеб и письма — все это кажется далеким сном. И в тоже время я помню все так четко, словно только что была там.
— Чем же ты занималась?
— Ничем. Училась, пока это было возможно, а в пятнадцать лет переехала с мамой в Пермь.
— А отец?
— Долгая история, не хочу вспоминать.
— Он к тебе плохо относился?
— Нет, что ты. Мы были лучшими друзьями. Играли в теннис, стреляли по бутылкам, собирали эдельвейсы — все у нас было о’кей. Но вечно это продолжаться не могло, и мама не выдержала. Она считала, что я создана для другой жизни, взяла меня под мышку и сбежала.
— А ты разве не хотела уехать?
— Не помню, нет, кажется.
— Так ты у меня капитанская дочка?
— Почему ты решил?
— Пятнадцать лет для дочери замполита — это многовато. А майоры уже в комендатурах служат.
— Мне кажется, он до сих пор капитан.
— Тогда мне ясно, откуда в тебе эта бесинка. Капитанская дочка. Ничего другого быть не могло.
* * *
— Собирайся, — сказал Руслан, заглядывая в палатку, — Гелат обещал нам проводника, через час выходим.
— Руслан, давай останемся. Я только в себя стала приходить.
— Хватит болтать. Собирай вещи, проводник ждать не будет.
— Ладно, — Светлана лениво потянулась и стала собирать в мешок походную мелочь.
Она решила убрать документы в рюкзак, но приходилось выбирать — либо ненужный моток веревки, либо документы. Осмотрев со всех сторон перевязанную проводом кипу бумаг, Светлана решительно развязала узел и размотала провод. Его оказалось очень много. Девушка подумала, что легко сможет запутаться и стала сматывать его как лассо. Она аккуратно сняла с кипы первый лист пожелтевшей бумаги и перевернула его. Им оказался журнал-ордер, именуемый в среде бухгалтеров как «шестерка» и не имеющий никакого отношения к движению денежных средств.
«Я так и знала, — подумала Светлана, — он их по весу, что ли, хотел продавать? Вот это зачем?»
Она перебирала листы финансовых документов, пока не обнаружила извещение о переводе денежных средств в иностранной валюте. Документ был странным. Раньше Светлана никогда не видела таких бланков, да и сделан он был то ли на цветном принтере, то ли на ксероксе. Единственная «мокрая» печать выглядела неестественно синей. Девушка покрутила его в руках и положила вместе с остальными. Она уже сомневалась в правильности своих действий и собиралась вернуть все в первоначальное состояние, когда заметила, что документы, идущие следом, склеены между собой.
«Это что за фигня?» — подумала Светлана.
Девушка осторожно разломила стопку. Заглянув в середину, она сунула палец между страниц. Ей показалось, что она услышала слабый щелчок и увидела блестящий край металлического предмета.
«Контрабандисты так перевозят оружие, — подумала она. — Что же перевозит Руслан? Или вся эта макулатура блеф, кукла, а то, что она обнаружила, настоящие доказательства? Или это бомба. Черт! Руслан везет бомбу!»
Девушка аккуратно положила стопку документов на спальный мешок и боком поползла к выходу.
«Нет. Не может быть. Зачем ему это надо? Да и мала эта стопка для бомбы. К тому же Руслан — бухгалтер, а не камикадзе. Здесь что-то другое, но что?»
Светлана посмотрела на стопку бумаг и протянула руку, но осторожность взяла верх над любопытством: «Ничего не трогать. Сначала надо спросить».
Девушка выбралась из палатки, разбитой на крохотной ровной площадке рядом с другими палатками носильщиков, и торопливо пошла к расщелине, закончившейся треугольным входом в пещеру. Проскочив между носильщиками, смазывающими солидолом банки консервов, оказалась в маленьком гроте, спускавшемся в темноту. Ее глаза не привыкли к мраку, и она двигалась на ощупь, осторожно ступая по камням.
— Что ты здесь делаешь? — раздалось рядом, и от неожиданности Светлана вздрогнула.
— Я запретил тебе подходить к пещере, — Гелат включил электрический фонарик и направил под ноги.
— Да, Гелат, я знаю, но Руслан пошел к тебе, и я решила…
— Его здесь нет, уходи.
— Хорошо, я уйду, — Светлана повернулась спиной и, пользуясь тем, что фонарик Гелата еще освещает неровный каменный пол, сделала шаг к выходу. Она увидела тонкую струйку пыли, спустившуюся с потолка, и шепот скатывающихся со стен камней наполнил гулкое помещение.
— Скорее к выходу! — прозвучал взволнованный голос у нее над ухом.
— Что случилось? — попыталась спросить Светлана, но увидела только луч фонаря, заметавшийся в пыли.
Раздался оглушительный удар, и белая клякса света, описав окружность, скрылась в темноте. Светлана почувствовала, как недовольно задвигались, загудели камни под ее ногами. Жаркий сухой порыв, словно огромный вырвавшийся из печи непослушный язык пламени, ударил ей в грудь, и, падая на оживший пол, она почувствовала, как ее засыпает летевшими отовсюду камнями.
* * *
Где-то в темноте капля воды упала и разбилась о камни.
«Откуда здесь вода? — подумала Светлана. — Здесь так высоко».
Вторая капля повторила судьбу первой, наполнив пещеру звуком, похожим на поцелуй.
«Это называется какофония. Какофония — это когда лежишь в пещере с переломанными ногами, и вокруг тебя капает вода. Все, что там понаписано в словарях — это чушь собачья, потому что не имеет ко мне никакого отношения. Если я когда-нибудь еще увижу дневной свет, то буду говорить на своем языке. Не на русском, не на чеченском, не на туземском. На языке человека, который сам определяет значение слов и решает, что они означают в тех или иных ситуациях. Это, наверняка, будет раздражать окружающих. Ну и пусть. Они привыкли называть белое белым, а черное черным и не замечают того, что на самом деле происходит с ними. Если они так желают быть обманутыми, я не буду им мешать, а с меня хватит».
Светлана попыталась пошевелить рукой и с силой ударила себя ладонью в лицо. Она тут же заплакала, громко перебирая октавы своего голоса, протяжно завывая и коротко всхлипывая. Слезы бежали по ее щекам и падали, разбиваясь о камни, а она не слышала этого звука, и это казалось невероятно обидным. Подняв голову, она увидела белый диск солнца, ослепивший ее и на минуту заставивший замолчать.
«Вот и все. Вот и ладушки. В пещере не бывает солнца. Значит, это за мной. Пришли за моей душой, а тело откапывать не будут. Да и кому оно теперь нужно? Теперь только душа. Чего же они медлят? Так и замерзнуть недолго. Ах, да! Впереди — вечность, можно и подождать. Кто же это такой? Жаль, что я не интересовалась религией. По меньшей мере знала бы, кто за мной пришел. Что-то крутится в голове насчет Петра или Павла. Еще помню, что у него должны быть ключи. У этого вроде нет. Что же он делает? Откапывает что ли? Тело тоже решили забрать? Странно. Кого-то мне этот святой напоминает. Точно. На Гелата похож. А вот и еще подошли. Эти точно на святых не похожи, рожи, как щетки для обуви. Что они делают? Куда меня несут?
* * *
Гелат положил Светлану возле входа и стал ощупывать ноги и руки. Покрутил ее голову и, размахнувшись, ударил по щеке.
— За что? — Светлана закрыла лицо руками, пытаясь спрятаться от дальнейшего избиения.
— Ты в порядке, — сказал Гелат, вставая, — шок скоро пройдет.
— Зачем? Зачем ты меня ударил?
Гелат не стал слушать и отошел в сторону.
Вскоре рядом со Светланой положили тело носильщика. Он сильно обгорел и напоминал поджаренную куклу, случайно попавшую в духовку.
— Неужели и я так выгляжу?
Светлана осмотрела свои руки, одежду и попыталась пальцем покачать зубы.
— Странно, я по сравнению с ним, как конфетка.
Она попробовала встать и, к удивлению, обнаружила, что может не только стоять, но даже идти. Непослушные горы качались из стороны в сторону, ее ноги заплетались, в голове гудело, а к горлу подкатил комок тошноты. Она неуверенно шла по маленькой площадке, где трое носильщиков несли очередное тело.
— Что с ними случилось? — спросила Светлана. — Что здесь произошло?
Никто не собирался с ней разговаривать, и девушка прошла до того места, где находилась ее палатка. Место было таким чистым, что казалось, будто его подмели. Из трещины все же торчал колышек с кусочком обгоревшей растяжки, но это было все, что осталось от временного убежища.
Она почувствовала, как кто-то прикоснулся к ее плечу.
— Там — твой.
— Руслан? — спросила девушка.
— Да, — ответил носильщик, показывая на противоположный край площадки.
— Он жив?
— Пока еще жив.
* * *
Светлана опустилась на колени перед телом, наполовину засыпанным камнями, и стала осторожно убирать с него неровные куски горной породы. Она делала это очень аккуратно, чтобы не тревожить Руслана, который кривил гримасу жуткой боли. Он не пытался шевелить руками и ногами, только лицо отражало его страдания.
— Зачем ты его мучаешь? — услышала она голос Гелата.
— Что? — Светлана крутила головой, стараясь найти человека, но видела только ноги. Наконец она догадалась поднять голову и встретилась взглядом с мужчиной.
— Зачем ты причиняешь ему страдания? Оставь его.
— Я ему помогу.
— Ему никто не сможет помочь. Отсюда до ближайшей больницы четверо суток пешком, а вертолеты сюда не летают.
— А кто летает? — зачем-то спросила Светлана.
— Штурмовики, — Гелат обвел рукой площадку, но тут же спохватился и пошел к пещере.
Через несколько минут Светлана услышала выстрелы с равными промежутками времени между ними и увидела Гелата, бодро идущего в ее сторону. В руке он нес пистолет, по пути меняя обойму. Светлана встала с колен, пошла навстречу, ускоряясь с каждым шагом. Она почти перешла в бег, когда Гелат передернул затвор, и в следующую секунду дико прыгнула, словно кошка. Не ожидавший такой прыти Гелат пригнулся, отступив назад, чтобы не быть сбитым с ног, но оружие выпало из его рук, и Светлана волчком закружилась на камнях, пытаясь перехватить пистолет. Она направила ствол ТТ в грудь Гелата, который, впрочем, не пытался нападать или оказывать сопротивление. Он выругался, и, сплюнув на камни, пошел обратно, бросив через плечо фразу на своем языке.
Светлана вернулась обратно и села на колени, иногда оглядываясь. Она гладила парня по щеке и говорила, говорила, говорила. Непонятно откуда брались слова, и ее речь не умолкала ни на секунду.
— Светлана, — услышала она хриплый шепот и снова завертела головой, не понимая, откуда говорят.
Это был Руслан, с трудом ворочавший языком и отдыхавший после каждого слова.
— Что мой милый? — спросила Светлана и поймала себя на мысли, что говорит как старая женщина, разговаривающая с подростком.
— Я… хочу… тебе… признаться…
— Все хорошо, Руслан, у нас еще будет время, потом расскажешь.
— Я…тебя…обманул…
— Ну и что, ну и ладно.
— Я… не… Рита…
— Конечно, нет, конечно, нет, успокойся.
— Я… не… Руслан…
«Бредит», — решила Светлана. Она схватила его руку и стала целовать пальцы, ладонь, запястье, поражаясь, какие они мягкие. Она наконец поняла, почему парень не может пошевелиться. Светлана приставила пистолет к его груди, и как показалось, плавно нажала на курок.
* * *
Светлана стояла на коленях перед лежащим телом и смотрела на снежные шапки гор на горизонте.
Она слегка раскачивалась взад и вперед, напевая какой-то мотив, напоминавший колыбельную. Ее глаза были абсолютно сухими, а лицо — каменно-спокойным. Она останавливалась на полуслове и произносила короткие фразы, а затем снова начинала мурлыкать свою песенку. Когда двое мужчин подошли к ней, Светлана по-прежнему была спокойна. Они подхватили ее и подняли на ноги. Один попытался перехватить пистолет, но Светлана высвободила руку и направила в его сторону ствол:
— Только попробуй.
— Ша, — успокоил ее второй, — он здесь не должен лежать.
— И ты заткнись, — девушка повела пистолетом в сторону.
— Я тебя уговаривать не хочу, будешь капризничать — оставим его тебе.
Светлана посмотрела на тело Руслана, лежавшее в камнях и уже ничем не напоминавшее молодого парня.
— Сволочь! — вырвалось у нее. — Сволочь! Ты меня обманул. Я тебе поверила, а ты меня использовал, гад!
Она вторила неизвестно откуда возникшему эху и разряжала обойму в остывшее тело. Когда патроны в пистолете кончились, она еще долго жала на спусковой крючок, не понимая, почему не слышит выстрелов. Двое мужчин, уже не опасаясь девушки, подтащили труп к краю и сбросили его вниз. Они обошли ее на расстоянии. Светлана вынула обойму и только тогда поняла, что в оружии не осталось патронов. Она сунула пистолет за пояс и пошла к тому месту, где стояли палатки.
Из полусотни носильщиков в живых осталось только девять. Они, словно зомби, бродили по лагерю, осматривая остатки снаряжения и продуктов. Оружие, спрятанное в пещере, не пострадало, и даже боеприпасы не детонировали. Но все, что находилось на воздухе или в палатках было разорвано, разбросано и искорежено. Часть вещей, впрочем, были более или менее пригодны. Легкие предметы, те, что не разлетелись по ущелью, практически не пострадали, лишь этикетки и бумага обгорели по краям. Консервные банки оказались сплющенными или вздутыми, их содержимое, очевидно, претерпело сильное воздействие температурой и давлением.
Светлана долго рассматривала оплавившийся горный ботинок, застрявший между камней.
— Зачем он тебе? — спросил Гелат.
— Пригодится.
— Все равно пару не найдешь.
— Кроссовки еще хуже.
— Куда ты теперь?
— Дальше.
— Зачем? Твои документы погибли, зачем дальше?
— Я уйду в Грузию. Через перевал.
— Я не стану тебя принуждать, Света, — медленно сказал Гелат, — но одна ты погибнешь. Перевал может оказаться закрыт. Без проводника ты пропадешь.
— Это мой единственный шанс вернуться.
— Можешь идти обратно. Тебя пропустят.
— Кто? Ты? Твои друзья? А на Кавказе я скажу, что отдыхала?
— Скажешь, что была в заложниках, отпустили или убежала.
— Кто мне поверит, Гелат? Там же не все дураки.
— Ай, поступай как знаешь.
Гелат достал из кармана пачку сигарет и закурил.
— Дай мне.
Гелат протянул сигарету.
— Мои люди теперь пойдут вниз, — сказал он, глядя на горизонт, — если хочешь, можешь идти с ними.
— А ты?
— Я останусь здесь.
— Скажи, Гелат, этот налет был не случайным?
— Не знаю.
— А твои люди пойдут на операцию?
— Они не воины.
— Я пойду через перевал, дай мне проводника.
— Света, — позвал Гелат.
— Что?
— Ничего, вот возьми, — он протянул ей запасной магазин с патронами.
Гелат не попрощался с ней. Он не сказал своего решения, и Светлана узнала о нем лишь утром. После холодной ночи, лишенная спального мешка и палатки, она стучала зубами, когда к ней подошел Алан:
— Гелат приказал проводить тебя до перевала. Ты там погибнешь, но он так сказал.
— Раз сказал, значит надо идти.
— Я нашел вот это, — Алан протянул потемневший от копоти ледоруб, — здесь этим никто не пользуется, но вдруг тебе он нужен. И можешь взять ботинки, хотя они тебе будут велики.
— Я что-нибудь придумаю.
Сборы не заняли много времени. Светлана боялась, что ее вещи кто-нибудь проверит, но об этом никто и не подумал. Она собрала все, что посчитала полезным, в мешок и, накинув лямки, зашагала за Аланом. Дорога по-прежнему петляла серпантином, и было неясно, идет она вверх или вниз. Каждые два часа Алан делал привал, он садился на свои вещи и молча смотрел на восток, ровно через десять минут вставал и шел дальше. К полудню Светлана стала уставать. Она уже с трудом поспевала за широким шагом Алана, и он, видя это, на очередном привале развел примус.
— Примус оставить не могу.
— Ладно, — сказала Светлана.
— Без него тебе будет плохо.
Алан сварил похлебку из спекшихся в резиновый кусок концентратов с непонятным запахом. Они поели и пошли дальше. Когда стемнело, Алан развел костер, постелил рядом кусок брезента от порванной палатки и молча лег спать. Светлана достала два порванных одеяла и примостилась рядом, скромно свернувшись калачиком, но подумав, что, возможно, это ее последняя ночь в относительном тепле, подвинула Алана и заняла место между ним и догорающим костром.
Утро оказалось на удивление теплым, без тумана и холодной росы.
Привлеченная хорошей погодой, где-то далеко работала фронтовая авиация, нанося бомбовые удары. Эхо разрывов напоминало далекий гром.
— Тебе везет, — сказал Алан.
— Почему?
— Может быть, снега нет, и ты успеешь проскочить.
— Конечно, успею, — заверила его Светлана.
Путники на скорую руку позавтракали и пошли вперед.
На ровной площадке, где дорога раздваивалась, Алан сказал, указывая на гору:
— Теперь пойдешь одна. Если будешь держаться тропы, заблудиться ты не сможешь. Тебе везет, может успеешь подняться до темноты. В темноте не спускайся, дождись света. Если погода не изменится, это будет очень просто. Да поможет тебе Аллах!
Алан, не попрощавшись, быстро зашагал в том направлении, где раздавались раскаты, похожие на гром. Светлана повернулась к нему спиной и бодро пошла в противоположном направлении. Очень скоро она сделала привал.
Она решила, что припасенные ею продукты будет есть равномерно и не станет делать НЗ.
Тропа с трудом различалась среди камней. Светлана не знала, была ли это пастушья тропа, или по ней больше ходили люди, но внимательно следила за чуть заметной полосой в камнях и старалась ее не потерять. Ни горные козлы, ни местные жители не были наивными и глупыми, и если они шли причудливо петляя меж камней, значит, в этом был какой-то смысл, во всяком случае, так считала Светлана.
За два часа пути девушка делала уже шестой привал.
Она явно теряла силы, и ее темп значительно снизился. Чего-то подобного она ожидала и была к этому готова.
Светлана не стала делать рывков и ускорять движение. Она экономила силы, зная, что они ей еще пригодятся. Через четыре часа Светлана обернулась и оценила пройденное расстояние. Ей показалось, что она прошла больше половины пути. Девушка понимала, что в горах не стоит доверять глазам, и не стала себя обнадеживать. Но как это ни казалось странным, через час подъем кончился и перешел в ровное плато, идти по которому было одно удовольствие. Впереди виднелся последний подъем на перемычку между хребтами.
Девушка пересекла плато, где тропинка была видна особенно ярко, и отдохнув двадцать минут, принялась за восхождение. Путь оказался круче предыдущего, и кислородное голодание проявило себя с большей силой. Кровь стучала в висках, словно Светлана находилась в кузнице. Каждый шаг становился подвигом. Ноги отказывались подниматься, а армейские ботинки, надетые на шерстяные носки и подобие портянок, казалось, весили тонну. Теперь Светлана не делала привалов. Она шла несколько шагов, а затем останавливалась и пыталась отдышаться, жадно глотая ртом воздух. Пот заливал лицо. Ноги казались ей протезами. Она уже подумывала о том, как бы избавиться от пистолета, но тут, наконец, подъем кончился, и взору девушки предстала темная бездна. Долина, куда ей предстояло спускаться, уже была погружена в тень гор. Зрелище, поражавшее своей грандиозностью и объемом, никак не радовало. Светлана повернулась назад. Там находилась залитая вечерним солнцем долина, обрамленная синими склонами и снежными шапками гор. Дюжина перистых облаков нежно просвечивалась розовым туманом. Если бы не обстоятельства, в которых находилась Светлана, она наверняка стояла бы здесь, очарованная этим зрелищем, но вместо этого девушка сплюнула под ноги белой густой слюной и начала спускаться. Она торопилась, глядя, как быстро падает золотой диск за цепь вершин. Еще полчаса, еще двадцать минут, десять… Как это бывает в горах, солнце погасло, и стало абсолютно темно. Светлана пожалела, что не присмотрела место для привала. Она знала, что сумерки наступят очень быстро, и должна была заранее позаботиться о ночлеге. Теперь же ей совершенно не хотелось сходить с тропы, на которой она стояла, но место было очень неудачным, и немного поколебавшись, девушка стала пробираться вперед, нащупывая большим ботинком обманчивые камни. Через несколько минут она расположилась между двумя валунами и разобрала вещи. Светлана достала одеяла и теперь пыталась сделать из них спальный мешок. Рюкзак должен был играть роль чехла, его длину компенсировала пара кусков полиэтилена, в который носильщики заворачивали продукты.
Светлана пожалела, что заранее не подумала о голове. Ее положение оказалось самым неудобным. Всю ночь держать ее на весу было просто невозможно, а класть под нее руки означало терять драгоценное тепло. Светлана попробовала сложить под голову запасы продуктов, но от них пахло гарью, и проклиная свою непредусмотрительность, она стала перетягивать вверх одеяло. Накрывшись последним куском полиэтилена, она поняла, что лежит неудобно и долго так не выдержит.
«Надо терпеть, — сказала себе Светлана, — я очень устала и скоро привыкну».
Внезапно ей стало ужасно жалко бедную девочку, заброшенную волею судьбы на край земли, пытавшуюся заснуть, завернувшись в то, что она обычно называла мусором. Светлана тихонько пискнула в одеяло и зашмыгала носом.
|
|
