|
Глава 3
Говорят, что человек обрастает вещами. Даже в тюрьме. Он приобретает нужное и ненужное имущество, которое таскает за собой или хранит. Статистические исследования подтверждают это, я им доверяю. Но вместе с имуществом человек обрастает информацией, людьми, связями и знакомствами. Если вы участник АйТи-бизнеса, то ваши связи и знакомства очень скоро переваливают за ваши физические возможности. То есть вы знаете человека, знаете, что ведете с этим человеком дела, но не помните, как он выглядит или как с ним познакомились. Я слежу, чтобы в моей записной книжке на вкладке «Партнеры» было не более двух страниц. Время от времени я сбрасываю имена в папку «Партнеры 2». Как правило, там люди, с которыми я не общаюсь более года. Еще слежу, чтобы у меня в друзьях не накапливалось более полусотни человек. Помнить столько народу еще можно, но дружить можно только с двумя-тремя — мне кажется, это очевидно.
Я не помню, как попал в физическое сообщество Тольятти и откуда знаю Игоря Власенко. Скорее всего, он был в друзьях у моих друзей, затем предложил дружбу мне. Могу сказать одно, я не добавил бы его к себе, если бы у нас не было совместных знакомых.
Как уже сказал, у меня около полусотни знакомых в соцсетях, и я помню каждого из них, поэтому сразу узнал лысину Игоря, мелькнувшую на брифинге в технопарке. В технопарк я попал случайно.
Очень давно для себя и своих коллег я написал маленькую программу, через которую мы общались, переписывались, обменивались информацией. Названия у программы не было. Прошло несколько лет, и я заметил, что неделями не вижу своих коллег, общаясь с ними только через эту программу. Это было очень удобно и эффективно, а самое главное, что изюминка программы была не в софте, а в ее интерфейсе. Будто писал ее не программист, а психолог, что не удивительно, потому что делалась программа под определенную задачу. Я взял недельку отпуска, причесал программу, сделал приличные кнопки, окна, поправил интерфейс и получился законченный продукт. Программа получила название «Напомни», так как чаще всего мы говорили «по-албански»:
— В «напомни» мне добавь.
Скажу честно, что никогда не продавал собственный софт, и поэтому впервые стал расспрашивать коллег, как это сделать. Вот тогда мне и поведали о технопарке.
По сути, технопарк в нашем городе — это маленькое Сколково. В его инфраструктуру закачали кучу бюджетных средств, большую часть из которых попилили. Но парк все же построили. И в Тольятти появилась своя площадка, где можно поджаривать яйца лазером или заставлять чудо-манипулятор открывать чипсы. Недорогая аренда для резидентов этой зоны, а также полное оснащение, офисы, компьютеры, интернет и тому подобное. Вот только резидентов не становилось больше, и главное — не было новых идей, а тем более высокотехнологичных.
Мне казалось, что моя программа если не оживит это болото, то как минимум придется кстати, но, увы, я ошибался. Вся помощь в продвижении заключалась в семинарах и брифингах, проводимых среди резидентов. Это были такие застойные междусобойчики, призванные, чтобы одни резиденты отчитывались достижениями перед другими, и все были счастливы. Я участвовал лишь в одном и, признаться, уже затосковал, когда мое внимание привлекли маленькие глазки за тонированными очками. Несложно было узнать Игоря, и, будучи совершенно уверенным в своих действиях, я подсел к нему. Власенко мои действия не понравились. Он напрягся и спросил:
— Что вам нужно?
— Это я, Левин Алексей, — сообщил я, как казалось, очевидное.
— И что, я вас должен помнить? — сказал Власенко неожиданно высоким тоном.
Только теперь я заметил, что, несмотря на объемную тушку, Игорь говорит не басом, а фальцетом. И до меня дошло, кого же он напоминает: человека из девяностых, Егора Гайдара, и манерой говорить, и внешним видом, ну разве что с тонкими губами.
— Разумеется, — сказал я уже не так уверенно, — ты же у меня в друзьях.
— У меня две тысячи подписчиков, и что, мне всех помнить? — спросил Игорь скороговоркой.
Я опешил. Признаться, редко бываю растерян, но Власенко удалось застать меня врасплох, да так, что во рту появился неприятный привкус, будто ешь малину и обнаруживаешь, что ягода с запахом клопа.
— Хотел с тобой посоветоваться об одном научном открытии, — сказал я по инерции.
— Бесплатных консультаций не даю, — ответил Власенко.
— И что, ты не поможешь другу? — уже с издевкой спросил я.
— Как доберусь до компьютера, сразу же удалю вас из друзей, — сообщил Игорь.
— Не трудитесь, — успокоил я, вынимая смартфон, — уже сделано. Будете добавляться снова, напомните, какой вы гандон.
Настала пора опешить Игорю. Он поморгал поросячьими глазками и опасливо сказал:
— Приятно познакомиться.
Я не стал отвечать, вспомнив цитату из Лао Цзы: «Желание сказать последним выдаст глупость». Поднялся и вышел из зала, где очередной резидент начал рассказ о своих успехах.
Произошедшее мне казалось отвратительным, но самым неприятным было то, что Власенко на протяжении года, а может быть и нескольких лет, находился у меня в друзьях, и многие могли это видеть.
Я спустился на первый этаж, зашел в буфет, забрался на высокий табурет возле бара и, вооружившись смартфоном, стал отправлять своим друзьям сообщения. В сообщениях была просьба добавить ссылку на мой сайт.
— Это не сложно, — рассуждал я, — с другой стороны, потребует некоторых усилий. Если среди моих знакомых найдется еще пара высокомерных скотов, нужно будет поскорее от них избавиться.
— Спамите? — прервал меня незнакомый голос.
Я обернулся и увидел очень худого и высокого молодого человека, с любопытством заглядывающего мне за плечо.
— Не ваше дело, — невежливо бросил я.
Молодой человек скорчил гримасу, как бы говоря: «Как знать, как знать», — и равнодушно отвернулся.
Я хотел было продолжить, но тут меня осенила очень простая и очевидная мысль: а ведь сейчас я веду себя в точности, как Власенко.
— Как гандон, — неожиданно сказал я вслух.
Молодой человек повернулся ко мне.
— Извините, веду себя как-то невежливо, — сообщил я.
— А я уже подумал, вы собираетесь меня оскорблять, — сказал собеседник.
— Еще раз извините, это была самооценка, — я убрал смартфон в карман. — Провожу эксперимент. Социальный. Пытаюсь определить процентное отношение гандурасов среди своих друзей в социальных сетях.
— И сколько?
— Пока только один, — сказал я. — Через месяц посмотрю, кто из знакомых выполнит мою просьбу. А кто не выполнит — занесу в черный список.
— Не слишком ли жестоко с друзьями? — подмигнул собеседник.
— А какой смысл дружить с людьми, не готовыми выполнить крохотную просьбу? — спросил я.
— Мне казалось, это бескорыстно, — растянул собеседник.
— Именно, я готов ради друга потратить десять минут своего времени, и думаю, что больше. Но мне неуютно знать, что друг не сделает это в ответ.
Собеседник чмокал языком и сказал:
— Возможно, вы правы.
— Конечно, прав, — сказал я. — Когда-то играл на бирже. Играл в буквальном смысле слова. И полагал, что вскоре стану состоятельным человеком. Но пока я был беден, мои друзья любили занимать у меня деньги, и, чтобы прекратить это безобразие, я открыл свою записную книжку и обзвонил всех, кто в ней был. Нашлось семьдесят два телефона. Всех я просил одолжить мне денег до того момента, пока не стану богат, и было еще одно условие. Если мне отказывали в займе, я предупреждал, что после того, как разбогатею, не смогу давать в долг, никогда и ни при каких обстоятельствах.
— И что? — спросил собеседник. — Вы стали богаты?
— Да, — ответил я, — когда бросил играть.
— А много друзей вам дали в долг?
— Двое.
Собеседник расхохотался.
— Но самое интересное, они сами никогда не просили в долг. Да и сейчас не просят.
Собеседник протянул мне длинную ладонь:
— Аркадий Быстрицкий. Доцент кафедры прикладной физики ТГУ.
— Левин Алексей, — я с опаской пожал руку, — СЕО-специалист. Похоже, тут физиков как сельди в бочке.
— Да? — удивился Аркадий.
— Только что видел одного в зале брифинга, — пояснил я.
— Не Власенко, часом?
— Именно, — подтвердил я.
— Как тесен мир, — удивился Быстрицкий. — Мы приехали вместе. Но слушать его — такая мука. А у вас забавные истории.
— Меня он слушать не стал. Вернее, не захотел разговаривать.
— Не обижайтесь на него, — сказал Быстрицкий, — у Игоря большие проблемы с общением. А в чем вопрос? Может, я смогу быть полезен.
Я задумался. Странно устроена жизнь: человек, которого я знал около года, не захотел меня выслушать, и вдруг как из-под земли появился другой человек, готовый помочь. Я сбивчиво рассказал о своих наблюдениях, о гандурасах, удаче и нащупанных мной закономерностях.
— Вы, друг мой, — сказал Аркадий, — пытаетесь описать энтропию.
— Что? — не понял я.
— Энтропию, — растянул Быстрицкий. — Мера неопределенности, или степень распределения энергии.
— Признаться, мне не стало понятнее, — сообщил я.
— Извольте, — сказал Аркадий, — попробую объяснить популярно. Довольно давно, двести лет назад, Томасом Юнгом был проведен эксперимент. Через пластину с двумя щелями пропускали свет. Свет ложился на экран, но не в виде двух полос, как можно было ожидать, а множества полосок. Потому что луч света, проходя через эти самые щели, взаимодействует сам с собой. И этим было доказано, что свет имеет волновую природу. Однако...
— Мне по-прежнему не очень понятно, — сообщил я.
— Терпение, мой друг, — Аркадий поднял указательный палец. — Эксперимент решили усложнить и стали пропускать через полоски свет по одному фотону. Обстреливая их, как из пушки.
— И-и? — растянул я, ожидая быстрый финал этой потрясающей истории.
— И результат не изменился, — торжественно закончил Быстрицкий.
Я разочарованно выдохнул.
— Как, вы не поняли? — удивился Быстрицкий. — Это же означает, что даже один фотон является волной. Значит, пока фотон не достиг цели на экране, он находится везде. То есть может находиться везде, что по сути одно и то же. Иначе он не будет взаимодействовать сам с собой. Более того. Когда в эксперимент ввели регистрирующее устройство, чтобы понять, через какую щель проходит свет, фотон тут же превратился в частицу, и на экране отображались только две полоски.
— Но, — возразил я, — какое это отношение имеет к везению?
— Прямое, — удивился Быстрицкий. — Ваши гандурасы являются волной, они находятся в энтропии, в хаосе, везунчики же больше напоминают материальные частицы, с ними все определенно.
Мне казалось здравым лишь то обстоятельство, что гандурасов носило из стороны в сторону, но немного подумав, я спросил:
— Вы хотите сказать, что невозможно определить, где человеку не повезет? Он может опоздать на автобус или сломать ногу, но везение — это всегда нечто определенное, скажем, выигрыш в лотерее, или, не купив билет нельзя победить?
— Не совсем, — сказал Аркадий. — Вы же наверняка слышали о законах схожих в физике, химии, психологии и социологии. Например, закон сохранения энергии.
— Допустим, — согласился я.
— Вот. Невезение и есть сама энтропия, или неопределенность. Пока человек находится в ней, он испытывает терзания и муки. Но стоит ему определиться, человек становится счастлив.
— Вы это серьезно?
— А почему нет? — вопросом на вопрос ответил Быстрицкий. — Вспомните счастливых людей. Вспомните несчастных, они как чумы боятся определенности, да вы и сами говорили, что гандурасы боятся правил. Кстати, ваш эксперимент. Это — потрясающе. Вы даете человеку предмет, так сказать, дающий ему определенность. Словно ставите регистратор на одну из щелей. Это очень оригинально, знаете ли. Ваша ошибка в том, что вы относитесь к везению как чему-то материальному, будто есть явление, которое вы хотите зарегистрировать или ощутить.
Вот как вы считаете, почему законы физики распространяются на всю Вселенную? Почему и на Земле, и на Марсе существуют гравитация и термодинамика? Ведь между ними миллионы километров, а в других галактиках и того больше.
— Наверное, их что-то объединяет? — предположил я.
— Математика. Математика — универсальный язык природы, на котором она разговаривает.
— Да. Но при чем же здесь энтропия?
— Сейчас объясню. Как вы считаете, почему горячие предметы отдают тепло холодным и почему холодные при этом нагреваются, а не наоборот?
— Честно говоря, понятия не имею, — сознался я.
— Вам кажется, что тепло как будто вытекает из одного предмета и втекает в другой. Словно оно имеет физическое состояние, не так ли? — спросил Быстрицкий.
— Ну, с моей точки зрения, да, — кивнул я.
— Но вся причина — на атомном уровне и зависит лишь от количества квантовых связей. Так, если межатомных связей всего шесть, то вероятность такого явления — всего двенадцать процентов, а если их шесть тысяч, то вероятность — уже девяносто девять и девять в периоде. Иными словами, только благодаря энтропии энергия всегда равномерно распространяется в пространстве. Но лишь потому, что шансов на это гораздо больше, физика тут не причем, это — математика.
— Вы хотите сказать, что удача или неудача зависит только от вероятности.
— От свободы, если хотите. Давайте проведем мысленный эксперимент. Вам предложили два яблока, одно — гнилое, другое — налитое и румяное. Какое вы выберете?
— По-моему, выбор здесь очевиден, — неохотно ответил я.
— Разумеется. И вы счастливы. Хотя вам особо и не предлагалось никакого выбора. Мы и так знали, что вы выберете, не правда ли? Теперь усложним эксперимент и предложим вам корзину яблок, из которой вы сможете выбрать только одно яблоко, вы будете счастливы? Нет, — сам ответил Быстрицкий. — Вы будете расстроены и отложите выбор, потому что вам будет казаться, будто вы упускаете лучший вариант. Это как встать не в ту очередь, — подытожил Аркадий.
— Но полное отсутствие выбора тоже не сделает меня счастливым, — возразил я.
— Согласен. Поэтому в политике появляются такие фигуры, как Жириновский и Зюганов, а когда становится очевидным, что это иллюзия выбора, их меняют на Навального. Ведь мы счастливы, только когда у нас есть выбор или его иллюзия. И заметьте: счастливы все, неважно, кто и как проголосовал или кого выбрали в итоге. Каждый избиратель будет убежден, что сделал правильный выбор, даже если голосует против всех.
— Простите меня, Аркадий, — сказал я, — кажется, вы окончательно меня запутали. Выбор — это что? Порядок или хаос? Где здесь энтропия?
— Выбор — это определенность. Причем не важно, какой выбор вы совершаете. Сам процесс выбора снижает энтропию. Уничтожает хаос. Сама жизнь. Я сейчас могу ошибаться, но кажется, читал об исследовании двух групп людей, занимавшихся черно-белой фотографией. Их учили фотографировать, проявлять пленку, печатать фотографии при помощи реактивов. А в конце курса они сдавали две лучшие фотографии, одну из которых могли оставить себе. Вторую было необходимо отправить по почте в офис компании. Причем в одной группе это было необходимо сделать немедленно, во второй группе на это давалась неделя времени.
— В чем же разница? — спросил я.
— А вот в чем. Во второй группе было больше времени на принятие решения, какой из снимков лучше оставить себе. Испытуемые сомневались и по несколько раз меняли решение. В то время как в первой группе испытуемые сразу принимали решение и позже не могли его изменить. Но вот что забавно. Лица, принявшие решение сразу, в дальнейшем никогда о нем не сожалели. Напротив, они с каждым днем убеждались, что приняли верное решение, и приходили в лучшее расположение духа, в отличие от испытуемых во второй группе.
— Человек получает удовлетворение от принятого решения, неважно, верное оно или нет?
— Да, — согласился Быстрицкий. — Это как венчание в церкви. Вы знаете, что раньше церковь не давала развода. Невозможно было развенчаться. И потому семейные пары были более счастливы. С появлением гражданского брака институт семьи разрушается, так как сам брак не является окончательным. Вы как бы оцениваете партнера, но оставляете себе право дальнейшего выбора, что делает вас несчастным.
— Если все так просто, — сказал я, — то следовало назвать гандурасов — «энтропетеками».
— «Энтроперами» или «энтропами», — поддержал Быстрицкий.
— «Энтропеастами» или «энтропейцами».
— «Энтропотомы», — Быстрицкий задумался, — «Энтропики» — морфологически более правильно. От английского Entropic — энтропийный.
Я согласно кивал, как бы между прочим, достал смартфон и вызвал вкладку «Напомни». Оранжевый ярлык в правом углу назывался «планы», я лизнул по нему пальцем и написал:
«Предложить покупателям выбор подарка».
— Что-то срочное? — поинтересовался Аркадий.
— Возникла идея для эксперимента, — сказал я. — Давно раздаю своим покупателям всякие безделушки. Визитки, наклейки, магнитики на холодильник, всякую ерунду с моей символикой. И вот о чем я подумал. Что, если дать покупателям право выбора. Чтобы они выбирали, какой подарок получить. Если ваша теория верна, то это им доставит удовольствие, и мне не нужно будет ломать голову, какой сувенир положить.
Быстрицкий посмотрел на меня с одобрением:
— Вот чем отличается физик-теоретик от бизнесмена. Мне доставляет удовольствие сама наука, а вы только что ее монетизировали.
* * *
После разговора с Быстрицким я увлекся теоретической физикой, прочел несколько умных книг и десяток научных статей. Проблема популярной физики в том, что ученые совершенно не хотят говорить на нормальном, человеческом языке. Причин тому две.
Во-первых, и, я надеюсь, это основная причина, язык влияет на наше мышление гораздо сильнее, нежели считается. Например, не многие из классиков творили на английском. Универсальное «фак» настолько банально, по сравнению с трехэтажным, что не оставляет англосаксам никаких шансов выразиться шедеврально. Тем не менее наравне с исполинами существуют карманные языки, скажем польский. Казалось бы, за что эту страну награждать таким писателем, как Лем? И все же польская литература существует как явление, а на торгашеском языке говорят менеджеры и брокеры. Конечно, это утверждение спорно, однако я проникся мыслью, что ученый, вырастая в профессиональном смысле, приобретает никому не ведомый птичий диалект. Это позволяет мыслить, как бы это сказать, — разноформатно, более глубоко и широко. Недостаток процесса в том, что он закрывает путь назад, и ученые, как правило, не могут опуститься на обывательский уровень, чтобы объяснить цели своих изысканий, а самое главное, обосновать суммы потраченных средств. И это вторая причина, почему ученые не говорят как нормальные люди.
Раньше я не увлекался конспирологией и никогда не смотрел ТВ3 и иже с ним. Но после того как понял, что не могу найти никакой вразумительной информации на самые простейшие, а значит, фундаментальные вопросы, стал подозревать неладное.
Быстрицкий рассказал мне про опыт с двумя щелями и о том, как фотон становится волной или частицей. Я без труда нашел не только описание опыта, но и множество научно-популярных фильмов. Все объяснялось вроде бы понятно и просто, но вот официальная наука путалась в показаниях.
Я никак не мог понять, что значит: «электромагнитная волна движется в вакууме». Если это волна, она должна двигаться в чем-то или по чему-то.
Или эффект Доплера. Официальная физика объясняет, почему Вселенная расширяется следующим образом: звезды, находящиеся от нас далеко, более красные, чем те, что находятся ближе к нам. Этот эффект, эффект Доплера, возникает, когда мы смотрим на улетающий от нас объект. Именно поэтому фары автомобиля имеют белый свет, а фонари сзади — красный. Ой, кажется, это была моя первая научная шутка.
Чем быстрее движется объект, тем больше его цвет смещается в сторону красного. Таким образом, считается, что наиболее удаленные звезды улетают от нас с максимальной скоростью, а те, что поближе, как бы опаздывают. Логично? Логично.
Но вот я смотрю на опускающееся за горизонт солнце, его спектр до неприличия смещен в красный, и все же что-то мне подсказывает, что солнце никуда не улетает и не ускоряется.
Это, конечно, мои обывательские рассуждения, и, скорее всего, они наивны и неверны. Одно мне действует на нервы, как официальная наука отвечает на подобные нестыковки — никак. Если вы спросите в НАСА, как астронавты ходили в туалет на Луне, вам просто не ответят. А отсутствие ответа порождает еще большие сомнения.
Можете называть меня параноиком, но через какое-то время у меня сложилось вполне осязаемое чувство, будто научное сообщество морочит нам голову. В нем изучают то, чего на самом деле нет, а чтобы никто не догадался, это «ничего» облекли в заумные формы и обставили различными премиями и наградами.
Я поделился этими наблюдениями с Быстрицким. Он неохотно, но все же поведал мне о противостоянии, которое идет в науке уже более сотни лет. По его словам, существуют так называемые альтернативщики, или эфирщики, — люди, несогласные с фундаментальными основами официальной науки.
Как правило, эфирщики не вступают в научные споры, впрочем и предметов спора не существует. Классическая физика и «эфирная» разошлись еще в начале двадцатого века, после чего стали слишком непохожи.
Так как Быстрицкий был представителем традиционной науки, то выставлял эфирщиков как людей неграмотных и недальновидных, в чем предлагал убедиться лично. Для этого он дал мне координаты некоего Садовника. Как я сразу догадался, «Садовник» — это сетевой псевдоним. Оказалось, что человек под этим ником — мой коллега, торгует через сеть семенами помидоров, выведенных собственноручно. Живет он недалеко — в Самаре, и я мог познакомиться с ним лично.
Поездка в Самару для меня всегда испытание. Во-первых, из-за неудобных Самарских улочек, во-вторых, из-за Кристины. Она никогда не упускает возможность «заехать на пять минут» в «Икею». И, как правило, мы проводим в этом магазине остаток дня. По какой-то причине его не построили в нашем городе, хотя супермаркетов и моллов по два на каждого жителя.
Мне пришлось взять жену с собой и, когда я припарковал автомобиль возле серой панельной хрущевки, пригласить ее к Садовнику, так как разговор ожидался долгий. Поводом для него была банальная покупка семян. Уж простит меня Кристина, до нашей поездки я никак не подозревал, что она в этом разбирается.
Дверь нам открыл «Лев Толстой». Человек неопределенного возраста, с густой бородой, в спецовке какой-то химической компании.
— Дядя Федор, — представился он.
— Алексей Левин, — я пожал сухую ладонь человека, необремененного физическим трудом.
Кожа на его руках не была нежной, но в них чувствовалась слабость, и я побоялся крепко жать его руку.
— Вы издалека? — поинтересовался мужчина.
— Из Тольятти, — я переступил порог, и мои кроссовки по щиколотку утонули в мусоре.
Это были бумажки, фантики, прелые листья, окурки и даже еловые иглы. Квартира представляла жалкое зрелище. Остатки обоев, много лет назад выкрашенные двери, древняя советская мебель. Все это можно было назвать одним словом — бомжатник, если бы не книги. Книг было очень много, и они напоминали птиц, рассевшихся где попало. Впрочем, и все остальное, используя терминологию Быстрицкого, утопало в энтропии.
Кристина сразу заметила вышитый гобелен в раме и подошла рассмотреть его поближе. Мысли снять обувь у нас не возникло, хозяин — разумно этого не предложил.
— Нравится? — спросил Кристину Дядя Федор.
Та кивнула:
— Хорошая работа, — похвалила она, — как вам удалось так передать полутона?
Дядя Федор улыбнулся в бороду:
— Подбирая цвета нитей.
Кристина покачала головой:
— У вас должна быть большая коллекция.
— Что вы, — возразил Дядя Федор, — тяну откуда придется. Порой из рубашки вытащу, жена ругается.
Кристина еще раз покачала головой. Следов женских рук нигде не наблюдалось.
— Мы в разводе, — объяснил мужчина, — здесь убирается домработница.
Понятнее не становилось. На языке так и вертелся вопрос: как часто? Я вспомнил о цели своего визита и задал наводящий вопрос:
— Вы сами выводите новые сорта?
— Разумеется, — переключил свое внимание на меня Дядя Федор.
— Здесь и работаете?
— Здесь, — мужчина обвел взглядом квартиру, и я догадался, что он смотрит сейчас как бы нашими глазами. — Тут ужасный беспорядок, извините.
Садовник убрал с кресла стопку старых газет и предложил Кристине сесть. Мы с ним остались стоять, потому что, кроме табурета, возле письменного стола, на котором тарахтел видавший виды компьютер, присесть было негде.
— Скажите, — бросил я пробный камень, — а вы где-то учились? Откуда у вас знания в области ботаники?
— Я много учился, — уклончиво ответил Дядя Федор, — чему-нибудь и как-нибудь.
— Просто не представляю, — сказал я, — ведь это же нужно разбираться в генетике.
— В селекции, — возразил мужчина, — но на самом деле все гораздо проще. Я не занимаюсь генной модификацией в привычном для обывателей смысле. Это происходит само. Так сказать, естественным путем.
— Вы только помидоры выращиваете? — я указал пальцем на торчащую из консервной банки лаврушку.
Горшки с растениями располагались по тому же принципу, что и книги, то есть где попало.
— Лавр благородный, — объявил Дядя Федор и тут же пояснил, — не покупать же в магазине.
— Конечно, — кивнул я, как будто на моем подоконнике растет такой же.
Совершенно неожиданно для меня Кристина увидела лимонное дерево, и разговор прочно застрял среди комнатных и садовых растений. Признаться, я был горд познаниями Кристины, но, найдя благодарного слушателя, Дядя Федор добрые два часа рассказывал о своих находках, вредителях, удобрениях и урожае. При этом Садовник периодически отвлекался на вышивку крестиком и резьбу по дереву. Оказалось, он режет из цельного куска дерева цепи, кольца и взаимосвязанные предметы поразительной сложности. Дядя Федор рассказал нам все про свою жену, дачу, свои болезни и медленный интернет, ни разу не свернув разговор в сторону физики.
Я заметил, что Кристина выдохлась и, сев в кресле, стала перебирать пакетики с семенами, купленные у Садовника. Я остался его единственным слушателем, но перебить Дядю Федора было не так просто.
— Скажите, — я показал пальцем на уже давно замеченную мной катушку высоковольтного трансформатора, торчавшую из-под стола, — а это что такое?
— Это трансформатор Теслы, — ответил Садовник, — собрать не получилось. Пока.
— Так вы и в физике разбираетесь? — спросил я, стараясь сбить тему. — Вам не кажется, что современная наука как будто не права?
Садовник некоторое время моргал глазами, не понимая, что мешало задать этот вопрос с порога. Наконец, совладав с собой, он сказал:
— Не только не права, но и постоянно нам лжет!
— Вы тоже заметили? — подлил я масло в огонь.
— Ха, — Садовник хищно ухмыльнулся, — а вы как думаете?
Он взял меня под руку и провел в соседнюю комнату, которая до этого была закрыта на ключ. Почти всю длину ее занимал самодельный стол, на нем находились ящики с рассадой. Мне показалось, что это были не помидоры, но различить их было сложно. Все они оказались накрыты обрезанными пластиковыми бутылками, причем обрезано было не горлышко, а дно. На крышку каждого был навинчен самодельный вентиль, при помощи трубки соединенный с белой трубой. В комнате также находились бутыли и резервуары, о назначении которых я мог только догадываться.
— Водород, — тихо сказал Садовник.— Растения выделяют водород, а не кислород, как написано во всех учебниках.
— Где же они его берут? — удивился я.
— Из воды, — пояснил Садовник, — там же они берут и кислород. Принято считать, что растения при помощи фотосинтеза обогащают воздух, перерабатывая углекислый газ, но это совсем не так.
— Да? — спросил я скептически.
— Ну, сами подумайте, — возбудился Дядя Федор, — в воздухе полпроцента углекислого газа, а каждое дерево вырабатывает в сезон пятьсот килограммов кислорода. Это же очень много. Да если бы все было, как нам говорят, углекислый газ давно бы закончился. А вы знаете, кто вырабатывает основную массу кислорода? Кто лидер по фотосинтезу у нас на планете?
— Кто же? — спросил я.
— Водоросли, обитатели океанов, а ведь там углекислого газа еще меньше.
— Вы хотите сказать, что растениям вообще не нужен углекислый газ?
— Нет, — растянул Садовник, — я не это хотел сказать. Разумеется, для создания клетчатки растениям нужен углерод и минералы, а в углекислом газе они развиваются быстрее, но здесь речь о другом. Я всего лишь хочу сказать, что нам говорят глупости с самой школы, даже ботаника написана продажными учеными, чтобы, не дай бог, мы не узнали истину.
— И что, так везде? — намекнул я.
— Разумеется, — подхватил Садовник. — Вот как, по-вашему, объясняет отечественная офтальмология ухудшение зрения?
— Не знаю, — честно сознался я.
— Нам говорят, что у нас с годами слабеют мышцы, давящие на хрусталик. Представляете? Вы, кстати, не на игле?
— Не приемлю наркотики, — пояснил я, — а при чем здесь это?
— Совершенно ни при чем, — согласился Дядя Федор, — но у хрусталика нет никаких мышц. Он лишь меняет фокусное расстояние, когда глазное яблоко меняет форму, понимаете?
— Что, правда? — не поверил я.
— Абсолютно, — махнул рукой Садовник, — и эта ложь — повсюду, начиная с основ. А про физику вообще молчу. Знаете, у нас есть такое стихотворение:
Был мир земной кромешной тьмой окутан.
Да будет свет! И вот явился Ньютон!
Но Сатана не долго ждал реванша:
Пришел Эйнштейн, и стало все, как раньше.
Садовник продекламировал и сам посмеялся над своей шуткой.
— Знаете, — сказал я, — меня интересует определенная область физики. Я пытаюсь понять везение, неудачи, и как это может происходить во времени и пространстве. Влияет ли энтропия на эти явления и как этим управлять.
Садовник задумался.
— Понимаете, Алеша, — он взял меня за руку, — я могу вас так называть?
Я согласно кивнул.
— У меня для вас плохие новости. Времени нет, вообще. Будущего еще нет, а настоящее, пока я говорил эти слова, уже стало прошлым, и его тоже нет. Вы думаете, что помните, как сюда пришли, где родились, где учились, но это всего лишь информация. Ничем не отличающаяся от ваших фантазий.
Еще хуже обстоит дело с пространством. Ведь вы не можете представить его конца и задаете справедливый вопрос. А именно: «Что находится там, где заканчивается пространство?»
Вам придется сделать вывод, который вы осознаете не сразу. А именно: нет ни времени, ни пространства. И время, и пространство есть иллюзия, которая создана, чтобы расширить Вселенную.
Если опуститься до банального примера, то движение, а движение описать проще, — это смена загорающихся пикселей на вашем мониторе. Мы понимаем, что анимированный персонаж на экране компьютера никуда не движется, и тем не менее видим перед собой совершенно реалистичный пример движения.
В реальном мире происходит приблизительно то же самое. Наш мир, назовем его Вселенная, существует в единственном экземпляре, в настоящую секунду там темно, тихо и ничего не движется. В этом мире нет пространства, все находится в одной точке. Впрочем, нет полной уверенности, что это точка, а не пустота. Именно отсутствие определенности и запустило механизм расширения Вселенной. Точка не могла вместить в себе состояний более одного. Ей необходимо было определиться, прийти в состояние покоя, и решение было найдено с появлением пространства. Теперь ткань пространства могли занять точки, являющиеся материей и не являющиеся таковой. Но с появлением пространства возник некий побочный эффект, а именно: точки стали взаимодействовать друг с другом. Взаимодействие породило новый эффект — время, в котором точки могли видоизменяться многократно и разнопланово.
Я думаю, что вы, Алеша, уже попали в ловушку человеческого сознания. Как и я, рассуждающий на эту тему многие годы. Стоит только дойти до того момента, когда появляется пространство-время, тут же начинаешь мыслить этими понятиями. Мне тяжело, и, уверен, вам тоже, полностью отказаться от рассуждений в пространстве-времени. Принять то, что Вселенная никуда не движется и все события — прошлые, настоящие и будущие — происходят в данный момент.
Чтобы легче было представить, я скажу без затей. И прошлое, и будущее уже произошли. Все события уже случились, причем они произошли во всех возможных вариациях. То есть существуют вселенные, где одиннадцатого сентября башни близнецы устояли, Гитлер выиграл вторую мировую войну, а я стал президентом. Мы лишь двигаем курсор, а точнее, наблюдаем за его движением.
Вам тяжело в это поверить, я понимаю, потому что сейчас невероятные события отделены от нас стеной малой вероятности. События же большей вероятности нанизаны на время так, что чем выше вероятность событий, тем ближе они находятся. Это совершенно не значит, что Вселенная не будет отрабатывать шансы. И я еще мог бы стать верховным главнокомандующим, стоило лишь подождать, однако горизонт вероятности таких событий настолько далек, что я могу попросту не дожить до этого. К тому же данное событие входит в противоречие с другим измерением — пространством, где другие субъекты так же хотят стать президентом, взаимодействуя со мной.
— Что же это дает? — спросил я.
— А вот что, — ответил Садовник. — Если мои рассуждения верны, то мы без труда сможем манипулировать реальностью, подбирая нужную комбинацию пространства-времени и взаимодействия. Ведь если я прав, Вселенная существуют одномоментно, и в любой момент времени она свободна, то есть в ней возможны любые, абсолютно любые варианты, стоит только подвинуть курсор. И прошлое тому не помеха, потому что мы вспоминаем не то, что произошло вчера, а то, что находится в нашей памяти сегодня. И где гарантии, что завтра вы будете вспоминать то же самое, а скажем, не станете думать мои мысли? Ведь ваши сегодняшние воспоминания завтра станут вчерашними, никак не привязанными ко вчерашней реальности.
— Хорошо, — согласился я, — но это всего лишь теория, а как можно манипулировать Вселенной на практике?
Садовник потянулся к верхнему ящику стола:
— Ваша жена не беременна? — спросил он.
— А что? — меня поразила бесцеремонность вопроса.
— Да нет, ничего, — ответил Садовник, — просто не хочу ее напугать.
Дядя Федор достал очень старый пистолет. От постоянной чистки и носки его воронение стерлось, и он казался почти белым. Лишь в углублениях и впадинах остались следы чернения.
Садовник осторожно передернул затвор и прицелился в противоположную стену, прикрыв левый глаз:
— Чтобы понять, как манипулировать реальностью, вам для начала нужно научиться стрелять. Не смейтесь, Алеша. Связь тут очевидна, и вот почему. Энтропия зависит от объема, а попросту от количества взаимодействий в нем. В макромире, где взаимодействия редки, все стабильно, все орбиты посчитаны, все объекты изучены и предсказуемы, но стоит опуститься на уровень микромира, энтропия возрастает многократно, и вместе с ней мы получим новые возможности. В микромире возможно все: можно пройти сквозь стену, перемещаться быстрее скорости света, находиться во многих местах одновременно, можно развлечь себя другими абстрактными событиями. На нашем бытовом уровне такого разнообразия нет. Для эксперимента вам необходима особая среда, с высоким взаимодействием, и в то же время лишенная наблюдателя, а пулевая стрельба наиболее к этому располагает. Посудите сами.
При выстреле мы не видим полет пули, и в то же время существует масса вариантов ее движения. От выстрела до попадания в цель пуля может находиться где угодно. И еще я обратил внимание, что не всегда лучший стрелок обладает лучшим зрением или твердой рукой. Вообще физическая сила при стрельбе больше мешает. Но вот почему у одних получалось, а у других нет, пока выяснить не удалось. Возможно, вы, Алеша, это узнаете.
По сути, вам необходимо лишь найти механизм взаимодействия, при котором удавалось бы перемещаться в ту Вселенную, где ваша цель была бы поражена, вне зависимости от вероятности этого события.
С этими словами Дядя Федор нажал на спуск. Раздался выстрел, меня оглушило, а в нос ударила пороховая вонь. От стены отлетел кусок штукатурки, и, возможно мне показалось, взвизгнула пуля, ушедшая на рикошет. Кристина, сидевшая до этого неподвижно, вскочила и быстро направилась к выходу. Она оказалась на линии огня, и я толкнул Садовника под локоть.
Он уже сам увидел мою жену и убрал оружие.
— Хотите попробовать? — предложил Дядя Федор.
Фраза пробилась сквозь писк в ушах. Я отрицательно покачал головой.
— Очень рекомендую, — сказал мужчина, — тем более нам всем это скоро понадобится. Грядут непростые времена, Алеша.
— Спасибо, — сказал я и пошел к выходу.
— Непростые! — донеслось уже на лестнице. — Вступайте в Организацию, Алеша! — крикнул на прощание Дядя Федор.
Кристины и след простыл, на лестничной площадке щелкали запирающиеся замки, а я думал о том, сколько же времени мне придется провести в «Икее», чтобы моя жена хоть немного пришла в себя.
|
|
