Глава 7 Говорят, что каждый мужчина должен родить сына, посадить дерево и построить дом. Первые два пункта я выполнил давно, а вот когда начал строить дом, то задумался. Будет ли считаться частью плана, если «равшаны» и «джамшуты» положат кирпич и покроют крышу за меня? Я большой противник, когда к сложным инженерным сооружениям приступают любители. Поэтому само строительство доверил профессионалам, но и мне хотелось что-то сделать своим руками. Как показалось, я нашел компромисс — взялся за постройку стены вокруг участка. Рассуждения мои были таковы: если забор со временем упадет или покосится, вряд ли это кому-нибудь навредит. Я купил бетономешалку и почти два года занимался возведением стены. Ее оказалось много, аж сто шестьдесят метров, плюс две калитки и ворота. По завершении я почувствовал себя строителем, уверенным каменщиком, жестянщиком и клепальщиком. Именно поэтому, когда ветром сорвало калитку, я не стал нанимать рабочих, а вытащил из гаража лист кровельного железа и приступил к ремонту. Виновником происшествия был успокоитель возврата двери. Его коромысло сломало ветровой нагрузкой и калитку распахнуло, вывернув петли. При этом лист железа стал напоминать автомобиль после ДТП. Я всего лишь пытался заменить его, для чего срезал старые клепки и по листу вырезал шаблон. Обычно я использую болгарку с толстым диском, но для аккуратной работы понадобился всего пару миллиметров толщиной. Рез такого диска очень аккуратен, если хорошо закрепить металл. Но что значит «хорошо закрепить» на улице? В худшем случае положить на него кирпич, в лучшем — сесть сверху. При этом края металла все равно будут вибрировать. Пока я отрезал лист, диск пару раз закусило, и я понимал, что он уже не идеален. Нужно было сделать вырез под петли, и нетерпение взяло верх над осторожностью. Когда оставалось срезать не больше сантиметра, диск разрушился, и осколки полетели мне в лицо. Показалось, что кто-то пнул меня тяжелым ботинком, лицо онемело, а в ушах пищало, как после выстрела. Я осторожно открыл глаза и понял, что вижу все, словно в тумане. Это очки вмиг потеряли прозрачность то ли от пыли, то ли от влаги. Я различил, что на лист металла капают большие алые капли, разбегаясь по поверхности. Зачем-то я попытался стереть их, и тут до меня дошло, что капли превращаются в ручеек. Течет кровь, которую как можно скорее нужно остановить. На мою удачу в десяти шагах я припарковал автомобиль, на полке которого была аптечка. Но даже ее достать и не запачкать салон кровью не удалось. Все манипуляции заняли не больше минуты. Забинтовав себя как человека-невидимку, я оценил ущерб. Оказалось, что осколок диска даже не попал в лицо. Он врезался в пластиковые очки, не пробил их а, вращаясь по инерции, прокатился по моей щеке. Меня затошнило от мысли, что могло случиться, попади он на пять сантиметров выше или ниже. И все же я был самым счастливым человеком в тот момент. Осознание того, что, не одень я защиту, непременно остался бы без глаза, просто разрывало меня от счастья. Именно таким и нашла меня Кристина. Она моей радости, конечно же, не оценила. А когда под глазами начали наливаться синяки, окончательно впала в панику: — У тебя сотрясение, нужно немедленно показаться врачу! Я как мог отнекивался, но, когда шок прошел, заметил, что правый глаз действительно видит хуже. И все же мы поехали к доктору лишь на следующий день. Я никогда не обращался к офтальмологу и ни знакомых, ни рекомендованных специалистов не знал. Поэтому визит к доктору Лоренцу был первым в моей жизни. Я не знал, почему у доктора такая фамилия, и не приставал с расспросами. Недалеко от нас была клиника микрохирургии глаза, которая пользовалась заслуженным авторитетом. Лоренц, как я полагал, был оттуда, и мне этого было достаточно, тем более он почти сразу успокоил меня. — Это контузия, пройдет через три-четыре дня. Острота зрения восстановится. А вот рана глубокая, останется шрам. — Что вы порекомендуете? — спросил я. — Даже не знаю, — пожал плечами доктор, — можно наложить швы, но кто это сделает? Если обратитесь в травмпункт, наверняка останутся стежки, это вас никак не украсит, я бы сказал наоборот, тем более, что зашивать уже поздно. А так останется сабельный шрам, как у гусара. — Но ведь это никак мне не помешает? — А вы не собираетесь в космос? — поинтересовался Лоренц. — Перегрузки там, самолеты, прыжки? Так сказать, лицом в бассейн с десятиметровой высоты? — Нет, — решительно ответил я. — Я же программист. И вообще веду замедленный образ жизни. — На игле? — как мне показалось, оговорился доктор, но, увидев мое лицо, тут же исправился. — Наркотики не принимаете? — Вы ведь не это хотели спросить? — как можно уверенней сказал я. Похоже, моя догадка попала в цель. Доктор действительно что-то знал, но не собирался мне рассказывать. И я понимал, что если мы сейчас уйдем от разговора, то не вернемся к нему никогда. Поэтому выкатил пробный шар, можно сказать выстрелил в темноту, наудачу: — Вы можете мне с этим помочь? Лоренц задумался. Он взвешивал в уме какие-то варианты, и я был уже убежден, что сейчас он ответит «нет», но доктор спросил: — А вы знаете, сколько это стоит? — Наверняка не дороже денег. Лоренц написал на стикере число и протянул мне. — Это в рублях? Доктор улыбнулся. — В долларах? — не поверил я. Лоренц отрицательно покачал головой. Я вздохнул. — Тогда хотелось бы знать, нужно ли мне это? — А вам хочется? — поинтересовался Лоренц. — Да все новое хочется попробовать, — сказал я обтекаемо. — Поверьте, это стоит таких денег. — Тогда хоть расскажите. Несмотря на то, что мы были одни в кабинете, Лоренц опасливо покосился по сторонам. — Вы мужчина в полном расцвете сил, — сказал доктор, понизив голос до шепота, — а что будет с вами через двадцать лет, не задумывались? Я многозначительно развел руками. — Вот-вот, — продолжил Лоренц. — Старение, увядание зрения, очки, — вы же наверняка целый день за компьютером. Да что я вам говорю, вы и сами знаете. А это решит многие проблемы, во всяком случае вам не придется больше пялиться в монитор. Я одобрительно покачал головой, боясь, что доктор замолчит, но он продолжал: — Есть модели с обратной связью, представляете? Это значит, что информацию с нерва можно передавать на устройство, — доктор захихикал. — Робот-полицейский прям. — А вы такое можете предложить? — спросил я. — Могу, — вздохнул Лоренц, — только есть один побочный эффект, от обратных токов может измениться цвет радужки. К тому же «Инь» на порядок дешевле. Ну, это когда вы можете видеть с внешнего устройства. Я облегченно выдохнул. Было еще не понятно, но становилось легче. — А как это работает? — Процедура довольно проста, — сказал Лоренц, — вам подсаживают сборки и лоцманов. Через слезные протоки. Лоцманы доставляют сборки к глазному нерву и крепят их в произвольных местах. После того, как сборки врастают в нерв, мы калибруем систему. Лоцманы соединяют сборки с иглой, последняя наращивается в организме из специальных модулей. По сути, это ПН-переходы размером с молекулу, которые соединяются друг с другом, подобно аминокислотам в белке. Самое сложное и дорогое устройство — это лоцман, а их потребуется несколько миллионов, иначе процесс займет годы. — И я… — Начнете принимать изображение прямо в глазной нерв. С телевизора, компьютера, телефона. Вам даже не понадобится открывать глаза. — А это безопасно? Лоренц развел руками: — Сразу скажу, что нет, иначе зачем вся эта конспирация? Наверняка, можно было бы запатентовать устройство или метод. Но он распространяется вот так, — Лоренц еще больше понизил голос и совсем шепотом сказал: — подпольно. — А кто его автор? Кто это придумал? И кто может сделать нанороботов подпольно? — На эти вопросы я вам не отвечу, — замялся Лоренц. — Даже продавцов сборок не знаю, что уж говорить о производстве. — Но вы ведь меня не разыгрываете? — спросил я. — Какие тут могут быть шутки! — возмутился доктор. По лицу Лоренца было видно, что он не лжет, по меньшей мере сам верит в то, что говорит. — Скажите, доктор, если я соглашусь, вы возьметесь за… — я поискал подходящее слово, — за процедуру? Лоренц кивнул. — Тут я могу дать личную гарантию. Есть пациенты, которых наблюдаю уже пять лет. — Пять лет?! — подскочил я. — Да успокойтесь вы! — зашипел Лоренц. — Это только я их наблюдаю пять лет, а есть носители с большим сроком. И у них все хорошо. А вы можете представить себе, сколько стоила эта процедура пятнадцать лет назад? И какого ранга эти пациенты? Мне стало нехорошо. Окружающий меня мир разваливался на части, и то, что я знал до настоящего момента, сыпалось сквозь пальцы, будто песок. * * * С меня словно сняли шоры, многие явления и события наконец встали на свои места. Первое, что я узнал, — почти половина электронных туннельных микроскопов находится в частных руках. Даже я при желании мог приобрести такой аппарат и поставить у себя в гараже, а самое главное, что при помощи этого устройства я сам мог перестраивать атомы. Да, я наконец понял, насколько эта технология реальна и как давно она стучится к нам в дверь. Все эти бессвязные упоминания, устройства, операционные системы, датчики, все то, что лежало на поверхности, и то, о чем еще вчера я даже не подозревал, теперь стало явным. Например, я никогда не думал, что знак «геотег», — перевернутая капля с отверстием — не что иное, как изображение иглы. Программы с этим логотипом толсто намекали, что они совместимы с иглой. Игровые приставки, джойстики и множественные атрибуты выполнены по совмещенному протоколу, который может использовать игла. А сколько на задворках интернета порно, заточенного под «внутреннего пользователя», — боже мой! После установки иглы, по мнению программистов, я мог накладывать на лицо своей подруги образ кинодивы и заниматься сексом, не изменяя своей половине, и даже мог подкорректировать форму последней, разумеется в разумных пределах. Навигаторы, помощники, карточные игроки и шахматисты, пилоты, игроманы, а уж про спецслужбы и криминал я молчу. Но самое, на мой взгляд, перспективное — это путешествия и интерактивное погружение. Вот почему моим шоу заинтересовались. Мне было непонятно только одно. Все дружно делали вид, что этого не существует. Почему? Я две недели рассуждал об этом и нашел кучу отговорок. Наконец, устав от терзаний и душевных мук, я снова встретился с Лоренцем и поговорил с ним на эту тему. Доктор успокоил меня и сообщил то, что не сказал при первой встрече. А именно, что процедура обратима. То есть она обратима по умолчанию. Чтобы игла могла нормально функционировать, мне придется принимать препарат, защищающий иглу от иммунных систем организма. Если перестать его принимать, лейкоциты сожрут сборки в течение полугода. Организм полностью очистится, и мои деньги — да, именно так сказал Лоренц, — мои деньги пропадут зря. Хотите верьте, хотите нет, но такая перспектива меня не только не огорчила, а прибавила уверенности, и я решился. В нашей семье экономическое образование только у меня. Не удивительно, что планированием и распределением семейного бюджета тоже занимаюсь я. Обычно я не посвящаю Кристину в инвестиции, но случай был не тривиальный. Мне предстояло расстаться с четвертью годового дохода, и не посвятить в это свою жену казалось неправильным. С другой стороны, я знал Кристину много лет и представлял, что произойдет, если я все расскажу. Мне хотелось сохранить свою жену в здравом уме, и только по этой причине я сделал то, что не совершал ранее. Я сказал лишь часть правды, а именно то, что Лоренц предложил мне дорогостоящую операцию на травмированный глаз. Кристина восприняла это на удивление спокойно, но я все же попросил ее никому не говорить, якобы потому, что испытываю дискомфорт от своего увечья. Дальше все оказалось на удивление просто. Большая часть средств была необходима на закупку нанороботов, к моему великому разочарованию везли их из Китая. Но оплачивать покупку предстояло только после процедуры, а, как я понял, на выращивание партии должно было уйти не менее месяца. Собственно, от меня было необходимо лишь пройти анализы, МРТ и привезти Лоренцу 3D-модель своего черепа и мозга — флешку со снимками в каком-то специальном формате. Снимки делали в обычной клинике, и, как я предположил, специалисты даже не подозревали, зачем необходима эта процедура мне. Еще от меня требовалось не попадать в ДТП, не пить алкоголь, не испытывать потрясений и не работать более восьми часов. И тут я сделал опрометчивый поступок. Поехал на тренировку в стрелковый клуб. За последними событиями как-то забылась моя травма, и я перестал обращать внимание на шрам. Уже получая оружие, мне показалось, что посетители клуба нехорошо косятся. Не то чтобы с опаской, но как-то излишне осторожно. А на огневом рубеже все понял. Я представил, как щурюсь именно тем глазом, под которым расположен красный рубец, от чего наверняка выгляжу особенно свирепо. Меня стал душить смех, что, конечно же, повлияло на результаты. Пострелять от души в тот день не случилось. В конце мая Лоренц позвонил и пригласил меня на процедуру. Деньги к тому времени были зачислены на мой криптосчет. Расчеты игольщики производили исключительно в криптовалюте. Ложась на кушетку, я сильно волновался и, когда Лоренц достал обычные глазные капли, разочарованно вздохнул. — Так, молодой человек, — сказал доктор, — все очень серьезно. Если я пролью хоть каплю, придется доплатить. Я хотел было возразить, почему это я должен оплачивать его расхлябанность, но решил потерпеть, потому что Лоренц тоже волновался. Он подсунул мне под голову круг с выходящим из него шлейфом проводов и соединил с ноутбуком обычным USB-разъемом. Его руки не дрожали, но поза доктора была такой напряженной, что скрывать это было бессмысленно. Лоренц осторожно капал прозрачную жидкость поочередно в левый и правый глаз. Процедура была долгой, но безболезненной. Ближе к середине он стал сверяться с ноутбуком, на экране которого возникла таблица. Сведения в ней Лоренцу понравились, и он заулыбался. — Все идет неплохо. Нужно просто подождать. Я не отвечал, боясь нечаянным движением стряхнуть драгоценные капли. — Готово, — сообщил доктор, — поднимайтесь. Мое тело окончательно затекло, я с трудом сел, и из моих глаз сбежало несколько слезинок. — Не волнуйтесь, — пояснил Лоренц, — они пустые. Большинство сборок посажено, те, что не прижились, будут выведены из организма естественным путем. Сейчас начнется развертывание, лоцманы будут жизнеспособны еще неделю, за это время они соединят сборки и передатчик. Вам необходимо калибровать иглу как можно быстрее. Вот. Доктор протянул белый флакон с надписью «Кардиомагнил». — Принимайте каждый день по одной таблетке. Здесь, кстати, настоящий препарат. И вместе с ним активное вещество, снимающее защитные функции, в то же время не угнетающее вашу иммунную систему. Всем говорите, что опасаетесь инсульта. И еще. Доктор посмотрел на меня как бы извиняясь. — Сегодня могут возникнуть неприятные ощущения. Покалывание, зуд. Не переживайте. Если не сможете терпеть, примите вот это, — он протянул две таблетки обезболивающего. — И пока не садитесь за руль. Я поблагодарил Лоренца, вышел на улицу и долго прислушивался к своим ощущениям. Казалось, ничего не произошло. В конце концов у меня зародилось подозрение, что меня жестоко поимели, а Лоренц — это главный аферист страны, продавший мне глазные капли по баснословной цене. Я добрался до дома и прошел в кабинет, где подключил к компьютеру калибровочное устройство. Оно было замаскировано под блютус-передатчик и ни у кого не могло вызвать подозрений. Глубоко вздохнув, я закрыл глаза и поводил мышкой. Перед моим мысленным взором ничего не происходило. Я пощелкал кнопками. Ничего. Осознав, что давно голоден, я поплелся на кухню, заглянул в холодильник и уже собирался сделать себе сэндвич, как жуткая боль пронзила меня от головы до пяток. Я невольно закричал, на что тут же прибежала Кристина. — Что с тобой? — взволнованно спросила она. Я уже пришел в себя и сделал успокаивающий жест, но новая вспышка боли свалила меня на пол. — Звони! Звони Лоренцу, — завопил я, — этот садист меня убил. И еще, у меня таблетки в кармане, принеси скорее! Кристина бросилась со всех ног. Зря я дал ей сразу два поручения, она не выполнила ни одного. Пришлось ползти и самостоятельно искать чертовы таблетки. Я проглотил их обе, но подействовали они не сразу. Кажется, я потерял сознание, потому что следующее, что мне вспоминается, это как Кристина поднесла к моему уху телефон. Как сквозь вату донесся голос доктора: — Это пройдет, потерпите. Какие-то час, два. — Знаете, доктор, — сказал я холодным, ровным голосом, — я отлично стреляю. — Ничего, ничего, — продолжил Лоренц, — боли пройдут. Если у вас такая реакция, значит будет насыщенная картинка. — Что мне делать? — смилостивился я. — Просто терпите. Поймите, это скоро закончится. И я начал терпеть, но вот что странно. Момент, когда я начал терпеть, помнил отчетливо, но не могу вспомнить, когда это закончилось. Сколько времени прошло, сколько раз я пообещал убить Лоренца и сколько раз пожалел о содеянном? Помню только, что поцеловал Кристину и попросил у нее прощения за то, что напугал. А потом я прошел к себе в кабинет, закрыл глаза и щелкнул правой кнопкой мыши. Где-то внизу, на грани моего периферического зрения, в темноте зажглась крохотная звездочка. * * * Калибровать иглу оказалось делом хлопотным. Я где-то читал, что человеческий глаз совершенно не впечатляет своими характеристиками. Аппаратно он похож на дешевую веб-камеру с разрешением восемьсот на шестьсот точек. В том, что мы видим потрясающие изображения, виновен мозг. Это мнение не распространено среди обывателей, и многие из читателей могут мне не поверить. Но я приведу всего лишь два примера. Во-первых, в центре сетчатки находится так называемое слепое пятно, которое корректируется мозгом. Он безошибочно достраивает изображение, которое мы физически не можем видеть, это установленный офтальмологами факт. Во-вторых, вы когда-нибудь смотрели в телескоп? Знаете, что поражает юного астронома? То, что красивейшие туманности, галактики и скопления звезд — черно белые. Человеческий глаз даже не способен различить цвета космоса, так как они находятся вне диапазона нашего восприятия, а все шикарные снимки звездного неба и Млечного Пути сделаны более чувствительной аппаратурой. В общем, для трансляции изображения в мозг не нужно большое разрешение, но даже если создать матрицу размером тысяча на тысяча точек, потребуется миллион сборок. Умножим это на два, по количеству глаз, и еще на два, потому что сборки садятся в нерв произвольно, то есть где-то их садится по две, три, ведь мы не хотим, чтобы на мысленном взоре образовалось пятно без пикселей. Теперь представим, что на тестирование каждого пикселя уйдет одна секунда, тогда на все потребуется полтора месяца без сна и перекуров. Задача нереальная, потому что лоцманы должны выполнить свою работу за неделю. Причем с каждым днем их становится все меньше и меньше, так как роботы постепенно погибают в схватке с лейкоцитами. Разработчики иглы, возможно не с первой попытки, но обошли эту проблему. На каком-то этапе игла начинала калибровать себя сама, однако процесс требовалось запустить, и я первые три дня старательно гасил появляющиеся пиксели. Процесс очень похож на калибровку экрана на смартфоне. Вы видите черную или яркую точку, ведете к ней курсор мыши, он расположен на экране компьютера, и когда эти точки пересекаются, нажимаете кнопку. При этом нельзя отрывать взгляд от маркера на экране, выполняющего роль наводчика вашей головы. Первые манипуляции вас бесят и раздражают. До десяти минут уходило, чтобы поймать пиксель. Но к концу вторых суток процесс ускорился. Еще через сутки я хлопал появляющиеся точки как орехи, а на четвертые сутки курсор перебрался внутрь меня. Это было первое приятное открытие. Я еще не видел в этом никакой практической пользы, но водить мышью не по экрану компьютера, а у себя в голове, было прикольно. Очень скоро игла запустила свою операционную систему и продолжила гасить появляющиеся пиксели с невероятной быстротой. К концу недели я просмотрел несколько тестов и оценил качество подсаженной системы. Тестовые изображения поражали своей реалистичностью. Мне порой казалось, что я действительно переношусь в другие города и страны, но надпись посредине моего мысленного взора и яркий бордюр не давали впасть в иллюзию. К концу второй недели настройка была полностью завершена. Игла имела весьма впечатляющий протокол безопасности. Даже обновляться она могла лишь с идентифицированного внешнего устройства, никакого интернета, сетей и тому подобного. По сути, это было устройства вывода с обратной связью, не больше. Откровенно говоря, такая строгая политика меня вдохновляла. Ведь получив доступ к игле носителя, можно было легко им манипулировать, и эта опасность была реальной. Все же я не думал об этом. Я испытывал чувство полной эйфории, занимаясь ерундой в виде просмотров клипов, фильмов и фотографий. Ненадолго ушел в видеоигры, но так как не являюсь азартным человеком, быстро ими наелся. Путешествие с полным погружением — вот, что меня интересовало. Но тут был нюанс. Лоренц дал мои контакты дилеру, распространявшему программное обеспечение для иглы. Тот связывался со мной сам. Предложения, которые он присылал, можно было просматривать исключительно через иглу. Сообщения были зашифрованы, в электронной почте они казались обычным спамом и каждый раз приходили с нового адреса. Зашифрованная часть являлась предложением — программ, видео, интерактивного видео и прочего, что меня могло заинтересовать. Среди всего разнообразия было множество предложений по путешествиям, как пассивным, так и интерактивным. Кстати, мне тоже предлагалось поработать поводырем, хотя серьезно я такую возможность не рассматривал. Удручало другое. Путешествия предлагались банальные. Турция, Египет, Таиланд, Китай. Япония и США были только в пассиве, и я тут же просмотрел всю экзотику. Но смотреть путешествия через иглу — все равно, что видеорепортаж по хорошей плазме. Собственно, пляжный туризм меня не интересовал. Я никогда не выезжал из страны, хотя у меня есть и загранпаспорт, и Шенген, который, кстати, вот-вот должен был закончиться. Виной тому мои друзья, привозящие впечатления из-за границы: избитые рассказы, о том, сколько было выпито и отбито по путевке, а также декорации, которые окружали туристов. Знаете, я еще не люблю цирк. За такие же картонные атрибуты. В хорошем цирке побывать не удалось, а в тех, что приезжают в мой город, полно фанерных декораций, сделанных, может быть, с любовью, но не очень умело. Я всегда замечаю детали: места, где торчат саморезы, или то, что кривое зеркало сделано из лобового автомобильного стекла, а тумбы — из старых покрышек. И все это всегда грязное, потому что при переездах декорации обязательно пачкаются. Такие же декорации окружают рассказы моих друзей. Как бы они ни пытались украсить свои путешествия, мне режут слух подробности вроде: «А возле этого полицейского участка расстреляли неверных жен». И еще я понимаю, за что наших туристов нигде не любят. Так же как моя собака не любит детей. Она не кусается и не рычит, покорно лежит и ждет, когда же ее перестанут гладить, но по глазам видно, что она еле терпит. В общем, я люблю отдыхать активно, в крайнем случае дикарем, ну или, на худой конец, люблю командировки. Работая в чужом городе, я узнаю о нем гораздо больше, чем от экскурсоводов, а эти знания не забываются в течение недели. Мне хотелось таких путешествий — живых, настоящих, а мой дилер ничего подобного не предлагал. Я снова обратился к Лоренцу, ведь он был моим единственным проводником в другой мир. Доктор долго отнекивался, но все же сказал: — Ничего не обещаю, просто передам вашу просьбу. Пришлось прождать три недели, когда в мой смартфон придет сообщение с вложенным файлом. В обычных условиях я и в горячке не стал бы открывать приложение от неизвестного отправителя, но тогда именно его я и ждал. Приложение оказалось мессенджером, простым на вид, но судя по тому, как завис мой смартфон, протоколы шифрования были на пределе вычислительных возможностей. — Что вас интересует? — гласило первое сообщение. — Интерактивное погружение, — написал я, — не банальное. Туристическое или профессиональное. — Эротика? Мне вспомнились первые ролики, которые я просмотрел, где интерактивно показывали секс со свиньей. От этого видео меня чуть не стошнило, но я знал, что есть множество других подборок на любой вкус и цвет. Поэтому вежливо отказался: — Не сейчас. — Для профессионального погружения потребуется обучение, — предупредил невидимый собеседник. — Согласен, — написал я. — Ожидайте. Мессенджер деинсталлировался, после чего стер установочный файл. Мне это, конечно, не понравилось, но спорить было не с кем. Через день я получил другое приложение. На этот раз это было что-то вроде терминала, через который я открыл обучающую программу. В ней мне пришлось разбираться, как с помощью джойстика поменять колесо на пит-стопе в гонках болидов Формулы-1. Почти неделя ушла на то, чтобы стать сносным автомехаником. К тому времени Кристина заметила неладное. Я слишком много времени проводил в виртуальном мире, хотя и маскировался, одевая неработающие виар очки. Пришлось отложить гонки и устроить романтический ужин. После него я слегка увеличил размер Кристининой груди, а внизу спины нанес черно-белую татуировку в виде орла, сидящего на свастике. Грудь иногда съезжала, а татуировка легла как настоящая. Это очень контрастировало с незагорелым телом и, черт возьми, получилось даже острее, чем с Сашей, что, разумеется, не могло ускользнуть от внимания Кристины. — Ты отдалился от меня, — сказала она. — Детка, я такого не испытывал со дня нашей свадьбы, — оправдывался я. — Ты же наверняка чувствуешь, что я правду говорю. — Меня пугают изменения в тебе. — Ничего не бойся, — сказал я, — на наши отношения это никак не повлияет. Мне показалось, что Кристина успокоилась, а я стал осторожнее в своих исследованиях. Свой заезд я совершил в подвале, там у меня оборудована мужская берлога, за железной дверью. Ну не свой конечно, а моей команды, и, я только поменял колесо. Но как же это было классно! * * * Вы когда-нибудь пробовали менять колесо болида при помощи джойстика? Что уж там спать на потолке! Это сложно, сложно и неудобно. Поэтому я стал искать другие способы развлечься. А именно, выписал из Китая различных гаджетов: манипуляторов, присосок-датчиков на различные части тела и прочее барахло. Приблизительно через месяц пришла посылка, которую я ждал с особым нетерпением. Новый смартфон, заточенный под иглу. Это была отнюдь не флагманская модель с подозрительно вздутым, словно мыльница, корпусом. Однако первые же тесты показали, что производительность этого смартфона легко поспорит со всеми компьютерами в моем доме. Что еще отличало модель, так это обычная с виду камера, снабженная своим чипом распознавания. Чего распознавания? Всего: от лица до отпечатков, причем палец не нужно прикладывать к сенсору, а отпечаток можно снять с ручки холодильника, например. Я больше не нуждался в джойстиках, а печатать и рисовать мог, просто водя в воздухе пальцем. Как камера угадывала, чего я хочу, осталось выше моего понимания. Правда, некоторые вещи все-таки требовали подготовки. Так, мне пришлось купить обычного вида спортивный костюм со вшитыми отражателями. В нем камера распознавала все мои движения, даже если я махал руками и ногами на запредельной скорости. Камеру, разумеется, требовалось установить стационарно и на небольшом удалении, но точность… Она меня просто сразила. Поупражнявшись в тхэквондо и каратэ, мне захотелось новых погружений. Готовиться к ним пришлось очень долго. Профессия палубного стартера оказалась не только сложной, но и ответственной. К тому же, как и на пит-стопе, я работал в команде. А это значит, я должен был влиться в нее сразу, а не изображать из себя стажера. Да и кто пустит стажера на палубу авианосца? Скажу честно, я не знаю, почему меня увлекло это погружение — махать палками, паркуя боевой самолет, вроде бы не так весело. Но у меня дух захватывало. Я представлял себя стоящим на палубе «Гарри Трумана» или «Джорджа Вашингтона», облаченным в безобразные наушники и машущим двумя светящимися штучками, как Бог. Да, это погружение сразу превратилось в навязчивую идею. Я изучил рулежные дорожки, расположение палуб, места люков для лифтов, поднимающихся форсажных барьеров и массу нужной и ненужной информации. Палубные службы одевались по цветам и работали командами. В красных жилетах была служба заправки, в зеленых — техники, в желтых — оружейная команда, а белое одевали мы — служба рулежки и парковки. Взлет с борта американского авианосца в принципе очень похож на аналогичный, скажем британский. В частности, там тоже используется паровая катапульта. Под всей палубой проложен желоб с поршнем, который приводится в движение давлением пара, нагретого ядерным реактором. К поршню закрепляют некое сцепное устройство, если уж совсем упрощенно — крюк, и самолет тянут до края палубы. Когда устройство отцепляется, самолет должен набрать взлетную скорость, в палубной авиации она почему-то называется посадочной, а дальше двигатели самого воздушного судна придают ему импульс и продолжают движение вперед. Одно событие должно произойти непременно: устройство, или, как я его назвал, крюк, должен отпустить самолет. Наша команда следила за правильностью сцепки и при каждом старте заряжала гидравлическую штангу между «сапогом», так назвалась фигня, бегающая по палубе, и передней стойкой шасси. Штанга играла роль предохранителя на случай, если при качке самолет вздумает откатиться или по каким-то причинам из-под колес не уберут тормоз, а оператор разгона даст команду на старт. Тогда самолет стоимостью почти три миллиарда зелеными хотя бы не порвет надвое, а штанга благополучно выскочит из «сапога». В теории все просто. На практике — еще проще, но пиндосы любят доводить свои навыки до совершенства. Это хорошая национальная черта, которую я не могу не отметить. На борту авианосца вообще ничего не происходит на авось. Четкость, слаженность и контроль — вот основные качества палубного стартера. И все же я отдавал тренировкам лишь свободное время. Львиную долю нахождения в игле занимала работа, ставшая более плодотворной. Я долго привыкал к экрану у себя в голове и, наконец, освоил его до уровня третьей руки. Меня даже брала оторопь при мысли: «Как я мог обходиться без такого удобного инструмента». Но использовал я его по старинке. Меня не покидало чувство, что колю орехи микроскопом, ведь по сути я пользовался иглой как обычным монитором. Наконец эмулятор тренировок принял мой экзамен, и настал первый день моей практики. Когда я очутился на палубе «Джорджа Вашингтона CVN-73», меня охватила паника. Я предполагал, что он большой, но он просто огромный. Это было похоже на футбольное поле: я не ощущал моря, казалось мы на острове. Однако впадать в растерянность и стоять с открытым ртом посреди взлетной полосы было никак нельзя. Я собрался. Судя по титрам, пробежавшим перед глазами, мы должны были отправить три штурмовика и один разведчик. Самолеты уже находились на палубе и выполняли рулежку к полосе разгона. На первой полосе работала команда из шестнадцати человек, я видел только восьмерых. Мой коллега с номером двадцать один на шлеме подобрался к «сапогу» и установил штангу. Он проверил пальцы шасси и визуально осмотрел стойку, затем выдернул из-под колеса противооткатный тормоз и присел, отведя руку в сторону. Его напарник дал команду пилотам на проверку органов управления. Дело в том, что при парковке на самолет надевают струбцины, ограничивающие движение рулей и элеронов. При старте их, разумеется, снимут, но если техник не досмотрит, то самолет может вылететь с практически заклиненным рулем. Финал такой истории более чем предсказуем. Поэтому перед стартом пилот качает элеронами, рулем высоты и направления, а стартер визуально подтверждает, что органы управления движутся свободно. Рули двигались хорошо. Мой коллега дал команду пилоту, и тот перешел к проверке двигателя. Струя газов в сопле подросла, из голубой стала морковной, носовая стойка заметно присела. Проверка была окончена, и мой коллега, сидевший под передней стойкой, побежал в сторону. Теперь главной была палуба разгона, где сейчас отдавали команду на забор мощности с реактора. Он нагнетал пар под чудовищным давлением в специальную камеру, которая, освобождаясь, отдавала энергию поршню. Старт, как и на тренировках, прошел тихо. Самолет стартует не как ракета, без чудовищного грохота и клубов дыма. Просто начинается движение и уже через пару секунду достигает семидесяти километров в час. Как правило, старт сопровождается движением самого авианосца, который может достигать тридцати узлов, или шестидесяти километров в час. Если сложить обе скорости, то получится, что даже с выключенным двигателем самолет может взлететь, а его силовая установка отнюдь не простаивает. Настала моя очередь. Я присел на одно колено и изучил стойку шасси. Это был палубный штурмовик F/A-18E/F «Супер Хорнет» с взлетной массой четыре тонны. На его стойках находилось две девятисоткилограммовые бомбы, что могло означать учебный вылет. Дело в том, что с большим вооружением самолет уже не мог приземлиться на палубу, он должен был обязательно отбомбиться. Я заклинил штангу, пробежался по пальцам, торчащим из технологических отверстий. Все они были на месте. Визуально осмотрел стойку и потянул за башмак. Все было в порядке. Я показал коллегам, что все хорошо, и стал ждать, когда мне разрешат покинуть зону контроля. Слева и справа от меня замахали лопухи элеронов. Двигатель натужно взревел, передняя стойка заскрипела. Спустя секунду она вернулась в первоначальное положение, и я побежал к группе коллег, сидевших гуськом вдоль палубы. Я показывал большой палец пилоту. Без моей команды он и не подумал бы взлетать. Такой же палец демонстрировал линейный стартер. Пилот начал запрос на старт, это продлилось около минуты. Наконец под палубой зашипел поршень, и самолет, как мне показалось, очень легко оторвался и взмыл в воздух. Только из палубного желоба вырывались рваные куски белого пара. На душе было чертовски хорошо. В голове звенел какой-то марш. Мою нирвану прервали титры на русском. Сообщение было в зоне визуализации, то есть мешало моим действиям, что мне очень не понравилось. С другой стороны, я понимал: раз меня о чем-то предупреждают, это очень важно. Мне предстоял еще один старт, и на предупреждение посреди задания стоило обратить особое внимание. Титры гласили: «Предлагаем изменить миссию: Старт Су-27 с борта авианосца "Адмирал Кузнецов" — немедленно». Я знал, что если сделаю кивок головой, то соглашусь с поступившим предложением, и, если бы увидел такие титры во время тренировок, непременно отказался. Но момент был выбран просто идеально. Я находился в эйфории под впечатлением удачного старта и не раздумывая кивнул. * * * Есть в работе с иглой одна неприятная особенность. Если в погружении вам необходимо упасть или лечь, а в реальной жизни вы стоите, то программа скорректирует ваше положение. То есть на экране вы увидите, что лежите, и стрелками вам будет предложено занять соответствующую позу. Однако если вы не захотите занимать горизонтальное положение, ваш персонаж в погружении встанет и займет положение, которое сейчас занимаете вы. На это уйдет секунда-другая, но если посреди этого таймаута вы решите согласиться и начнете ложиться, то где-то посредине ваши траектории пересекутся, экран характерно дрогнет, выбросив рыжий бордюр, а стрелки с рекомендуемым положением сменят направление, и ситуация может измениться на противоположную. Чтобы устранить такую несогласованность при конфликтах положений, в настройках по умолчанию включено: «игла в приоритете». То есть операционная система решает, какое положение занять реальному игроку. С появлением опыта опция переключается в режим, где игрок имеет приоритет, а игла ему подчиняется. Но у меня не было этого опыта. Я вообще не думал, что могу упасть в первые же секунды своей миссии. Просто оказался на палубе «Кузнецова» и завис. В нос мне ударил запах то ли солярки, то ли мазута, что в принципе невозможно, так как глазной нерв не отвечает за обонятельные рефлексы. Над палубой стояла дымовая завеса, оказавшаяся выхлопными газами силовой установки корабля. Сама палуба футуристично изгибалась, будто в фильме «Начало», где город и улицы сворачивались в рулет. Откровенно говоря, я не знал, что разгонная площадка этого корабля загнута, как банан. Авианосец не был атомным, и для старта самолета не использовалась паровая катапульта. А то, что использовалось, поразило меня настолько, что я остолбенел. — Какого … ты, чайник, стоишь тут, раззявив …?! — проорали мне в ухо. А в следующую секунду мир наклонился, и палуба, принявшая вертикальное положение, поползла вниз. Стрелки отчаянно заметались по экрану, требуя принять горизонтальное положение тела. Но я был слишком ошарашен. Мой персонаж вскочил на ноги, а я наконец сообразил лечь на пол. Где-то посредине наши траектории пересеклись, и мой внутренний взор дрогнул. Теперь я стоял на «Кузнецове» и лежал в своем подвале, а игла требовала согласовать наши положения. Мы снова поменялись местами и снова разошлись, и снова. Я не знаю, как это выглядело со стороны, но очевидно, что моим коллегам это не понравилось. Кто-то пнул меня, и на этот раз я покатился кубарем. Согласовать подъем было непросто, но я уже был готов и пулей вскочил с палубы. — Это что, чайник, саботаж?! — заорал мне в лицо старшина, одетый в бушлат. Все, все были одеты в одинаковые форменные бушлаты и бескозырки, что делало людей исключительно похожими. Я почему-то сразу догадался, что старшина здесь главный, и мне следует как можно быстрее и четче выполнять его распоряжения. Перед глазами появились титры: водные миссии, описание и терминология. Я не прочел, а просто проглотил текст. В это время старшина схватил меня за шиворот и поволок к лебедке. Собственно, перемещался я сам, старшина лишь делал вид, будто волочит за шиворот. Когда оставалась пара метров, он снова дал пинка и прокричал: — Быстро зарядить катапульту, проверить такелаж и доложить! Наконец я понял, почему здесь кричат. Над палубой стоял гул прогреваемых самолетных двигателей, чавкающий звук силовой установки, ветер никак не улучшал какофонию, а на моей голове не было этих дурацких наушников с гарнитурой палубной связи. Я буквально полетел к большому барабану, наматывающему стальной трос, и, пользуясь пошаговой инструкцией, выполнил отведенные мне действия. Трос натягивал переплетенные в жгут амортизаторы. Амортизаторы были не чем иным, как упакованными в тканевый рукав резинками, наподобие эспандера, но значительно толще. Где-то тканевая оболочка не спасла от разрыва, и амортизатор был связан морским узлом, на его концах гроздью пушились мелкие нити резинок. Мысль, посетившая меня, прогремела в голове: «Это же резинки от трусов! Неужели мы будем запускать боевой самолет из рогатки?» Я испугался, подумав, что произойдет, если разрыв амортизатора случится, когда я нахожусь непосредственно в зоне поражения. Как если бы комар сел на край растянутых до предела подтяжек. Стоит отпустить с одной стороны, и от него мокрого места не останется. Я даже зажмурился. В это время Су-27 занял место на стартовой площадке. К его передней стойке шасси подсоединили коуш, так называлось сцепное устройство. Коуш представлял собой обычный альпинистский карабин. Отцеплялся он по принципу «нам чужого не надо». Самолет удерживали тормоза, выходящие из палубы. На каком-то этапе они должны были скрыться и отправить воздушное судно на разгон. Но старшине что-то не понравилось. Он отдал команду, и двое матросов размотали длинный шланг, шипящий и извивающийся. Теперь и я заметил, что плоскости самолета на пару градусов наклонены вправо. Левое колесо подкачали, но к положительному результату это не привело. Тогда старшина лично спустил воздух из правого колеса. Удовлетворенный результатом, он показал большой палец пилоту. Последний сделал странный жест, как вроде бы отдал двумя пальцами честь, но завершил движение, указав направление взлета. Взревел двигатель, в воздух поднялся неизвестно как попавший на палубу мусор, стрельнула катапульта, и самолет... Нет, не рванулся вперед. Он покатился. Медленно, как бы нехотя, но с каждой секундой набирая скорость. Приблизительно на половине пути шасси подпрыгнули на уже не нужном амортизаторе, и воздушное судно продолжило разгон самостоятельно. В отличие от «Хорнета», СУшка была вооружена под завязку, ее бомбовое вооружение делало самолет тяжёлым, и в какой-то момент мне показалось, что он не взлетит. Добежав до края, самолет не взмыл, а просто провалился за борт. Он исчез, и за изгибающейся палубой я не мог видеть, что с ним произошло, но тут послышался голос старшины: — Вот так чайники! Старшина впервые не кричал, произнесено это было с удовлетворением, что подтвердили титры на экране: «Миссия выполнена». Я вышел в меню и отключился. Снял наушники и микрофон, оглядел «мужскую берлогу». В горле стоял устойчивый привкус горелого мазута, колени безжалостно тряслись. Я подумал, что больше не хочу быть палубным стартером. Никогда.
|
|