|
Глава 8
Такое случается. Вы покупаете новый автомобиль и ездите на нем за хлебом, на работу, в гости. В вашей жизни очень много автомобиля, и скоро вы понимаете, что наелись. Нет, автомобиль вам по-прежнему нравится, и вы с удовольствием заводите двигатель. Просто вы перестаете им пользоваться.
Тоже самое произошло и со мной. Как-то утром я спустился к завтраку и застал Кристину с тостом в руке. Сначала я не понял, что ввело ее в ступор, но вскоре догадался: она пытается разобрать голос комментатора сквозь сопение закипающего чайника. На кухне работал телевизор, но громкость была убавлена на минимум. Признаться, меня позабавила эта сцена, я впервые увидел свою жену следящей за международными новостями.
— Что нового в мире?
— Подожди.
Кристина всегда отвечала стандартной фразой: «Стабильности нет». На этот раз сценарий был поломан, и такой поворот заставил и меня превратится в слух. Репортаж был из Сирии и касался авианосца «Адмирал Кузнецов», прибывшего на театр военных действий. Как передавал репортер, в результате неудачного взлета один самолет упал в воду. О судьбе экипажа не сообщалось.
— Чайники, — авторитетно заявил я.
— Леша, — укоризненно сказала Кристина, — там же наши люди. Кто-то мог погибнуть.
— Я и говорю, чайники. Тут нет никакой иронии.
И тут я понял, что уже давно не пользовался иглой. Днем я проводил время за рутиной и текущей работой, а вечером развлекался дедовским способом — офлайн.
Меня это не то что удивило, а даже расстроило. Я подумал, что потратил значительные средства на устройство, которым перестал пользоваться.
После установки иглы прошло совсем немного времени. По утверждению Лоренца, до полной ее инсталляции необходимо полгода. Однако базовые функции доступны уже через месяц, и меня не ожидали значительные открытия в дальнейшем. Ну, может, улучшение интерфейса или незначительное ускорение, но еще до этого я потерял к устройству интерес. А еще я совсем забыл об исследованиях в области везения. Игла будто выбила тему из моего распорядка, и она совсем потерялась.
Поначалу я очень увлекся поиском удачи, алгоритмов ее нахождения, но с какого-то момента охладел к этому. Я стал рассуждать и пришел к выводу, что мои знания очень размылись. Действительно, я знал про удачу многое, но мои познания были какими-то разрозненными, хаотичными. Убедительных фактов, доказывающих существование алгоритма, не имелось, за исключением, пожалуй, моих навыков в стрельбе, даже наличие энтропиков это никак не подтверждало.
Я размышлял о том, что неплохо было бы написать диссертацию, где систематизировать сведения об энтропиках, везунчиках и их взаимодействии, когда меня посетила очередная идея.
Дело в том, что мне снятся сны содержательные и яркие, всегда цветные, по три — пять за ночь. И в этих снах я часто осознаю, что сплю. Я начинаю исследовать окружающее себя пространство, ищу и читаю газеты — в надежде узнать завтрашние новости, пробую еду, целую женщин, пытаюсь пройти сквозь стену, левитирую. Иногда я заговариваю с персонажами и пытаюсь убедить их в том, что они мне снятся. Попробуйте как-нибудь, результат вас очень позабавит.
Я подумал, а что, если рассказать энтропикам, кто они такие? Нет, не оскорблять и не обвинять в этом, а мягко намекнуть, затем рассказать и уже потом убедить. Что произойдет с персонажем в реальности, если он поймет, что играет роль?
Очень скоро я пошел еще дальше: а что, если дать энтропикам алгоритм везения? Что, если провести курсы везения, семинар, вебинар?
Идея так меня захватила, что я не сразу заметил, как Кристина щелкает пальцами перед моим лицом.
— Доктор, мы его теряем, — говорила моя жена, безуспешно пытаясь привлечь внимание.
— Что? — наконец спросил я.
— Ты дождешься, — сказала Кристина, — что твою жену изнасилуют прямо у тебя на кухне.
— Не пропущу такого, — пообещал я. — А сейчас мне необходимо сделать один звонок.
— Саша приедет, ты с нами? — крикнула в спину Кристина.
Я поднялся на второй этаж, чтобы позвонить Ленке.
— Алло, — ответила она, ожидая, что я поздороваюсь.
— Хочу выступать публично, — выпалил я, надеясь, что моя фраза произведет впечатление.
— И тебе доброе утро, — ответила Ленка. — Перед какой аудиторией?
— В смысле? — переспросил я.
— Ну, ты уже начал, однако я — очень маленькая и очень неблагодарная аудитория, может еще кого позовем?
— Организуй мне выступление перед студентами, — попросил я. — Человек тридцать. Тема лекции: «Как манипулировать реальностью и привлечь удачу».
— Платно?
— Чего? — опять не понял я.
— Лекция платная? — спросила Ленка. — Просто если за вход брать деньги, можем продолжить в том же составе.
— Реши сама. Мне главное попробовать, и чтобы живые люди пришли.
— Как скоро?
— Не раньше двух недель, мне нужно подготовить материалы.
— «Напомни» через десять дней, — сказала Ленка и, решив, что разговор закончен, положила трубку.
На нашем языке это значило, что мне необходимо дать письменное задание в сетевой органайзер. Но прозвучало это как-то по особому грубо, будто не я, а Ленка дала мне поручение. Как обычно в таких случаях, я обиженно посмотрел в трубку. Когда аватарка с Ленкиным изображением погасла, я убрал телефон в задний карман.
Предстояло выполнить две непростые задачи. Во-первых, найти энтропика и объяснить ему, что он погряз в энтропии, а во-вторых, систематизировать и подготовить разрозненные сведения по везению.
Решив, что энтропики подождут, я принялся накидывать «рыбу» своего выступления. Занятие меня захватило, но после обеда я заметил, что игла притормаживает. Обычно это означало, что идет большое обновление, но средь бела дня такого не происходило. Игла сама следила за нагрузкой и никогда не обновлялась среди игры или использования интерфейса. «Наверное, что-то важное», — решил я.
Ближе к вечеру мне показалось, что интерфейс изменился. Иконки и окна вроде бы стали строже. В них появилась подтянутость, хотя существенных различий я не заметил.
К тому времени, о котором пишу, я уже научился одевать или раздевать людей, снабжать их элементами дополненной реальности еще до встречи с ними. Манипуляция эта не сложнее, чем в смартфоне. Разница лишь в том, что я назначал активацию атрибута с распознаванием лица иглой. Это как поставить мелодию на звонок босса. К тому же, согласитесь, не круто приделывать эльфийские ушки подруге, когда вы уже занялись любовью. Нет, если вы на свидании, пьете хорошее вино и ведете непринужденную беседу, это даже интересно, но иногда хочется сразу в бой.
В тот вечер мне захотелось, чтобы на Сашиной шее сразу была узкая черная бабочка. Как только она скинет халат. Саша почти всегда выходила из ванной именно так, эффектно и быстро обнажаясь.
Была у нее еще одна привычка стриптизерши — лезть в постель в обуви. Нет, женщина на высоком каблуке, бесспорно, выглядит эффектнее, но если бы она знала, как сложно в нашем городе найти постельное белье для двухметровой кровати. Понимаю, что это звучит как в еврейском анекдоте, и тем не менее. Я даже раздумывал, не расширить ли интернет-магазин постельными принадлежностями. В офлайн-магазинах все белье если не в горошек, то в цветочек. Однотонные простыни — только белые и только для стандартных двуспалок. Если вы хотите черное белье шириной два-шестьдесят, вам придется заказывать его индивидуально, причем швея скажет, что материал — с вас, а в магазине те же веселые расцветки.
Когда Саша случайно распорола шпилькой простыню, я не подозревал, что это вообще проблема. Но в следующий раз нам пришлось заниматься любовью на кровати с косым швом. Во мне взбунтовался перфекционист, и я попросил Сашу приходить босиком. Все же она вставала на цыпочки, стряхивая с плеч халатик. Когда позволяла погода, я зажигал камин, и по ее телу блуждали мягкие блики. Мы с Кристиной всегда встречали Сашу как очарованные. И да, я увидел, что ожидал: бабочку из черного шелка на Сашиной шее. Но это был не единственный элемент дополненной реальности. Над головой девушки горел неоновый нимб. Как и положено, предмет висел в воздухе над аккуратной головкой, испуская чуть заметный синий свет. Нет, правильнее было бы сказать, что он слегка светился. И совершенно некстати на конце разорванного свечения значилось число «девяносто пять».
Очевидно, я вздрогнул, потому что Кристина спросила:
— Что-то не так?
— Я вижу голую женщину, — ответил я, — и, по-моему, она собирается грешить.
— Поцелуй ее, — шепнула Кристина.
Мои руки, Сашины и Кристины переплелись, я притянул девушку и нашел губами ее горячий рот. Как и всегда в такие секунды, в голове застучала кровь. Сквозь удары сердца вырвался очень громкий звук, похожий на тот, что выдает компьютер, когда к нему подключают флешку, принтер или другое USB-устройство.
И в этот раз мне не удалось скрыть растерянности. «Как и почему я слышу? Наушников на мне нет, а судя по реакции девушек, прозвучала команда только в моей голове».
Обе они смотрели на меня, но я не собирался ничего объяснять. Худшей репликой в данной ситуации было бы сказать что-то вроде:
— А-а, не обращайте внимания.
Поэтому я продолжил — поочередно меняясь местами с Кристиной. Мне совершенно не хотелось тратить этот момент на обдумывание глюков.
Наконец девушки увлеклись собой. Обычно они давали мне время «посмотреть», и я коварно воспользовался паузой.
Вызвав интерфейс иглы, я поменял бабочку на ангельские крылья у Саши, а Кристине нарисовал хвост и маленькие рожки.
Теперь сцена выглядела законченной. Кристина занималась растлением, а Саша, слабо сопротивляясь, по капле теряла невинность.
Я знал, что увлекаться просмотром не стоит, поэтому вполз между ними. Как это обычно бывает, Саша стала нами руководить. Кристина заняла позу наездницы. Саша обвила ее руками, и я видел только колыхавшиеся крылья. Девушки двигались в унисон, и на каком-то этапе крылья затрепетали, захлопали, будто наш ангел собирался взлететь. Самым необычным ощущением было то, что я уловил на лице дуновение ветра, смеси Сашиных и Кристининых духов. Это было так необычно и ново, что я не выдержал.
— Ты все, что ли? — спросила Кристина. — Ну ты сегодня даешь.
Было глупо оправдываться. Но признаваться, что облажался, тоже нельзя.
Я сделал характерное для иглы движение зрачками. С Кристины вмиг слетели рожки, а с Саши — крылья. Но нимб почему-то остался, и дурацкое число «девяносто пять» никуда не исчезло. Только теперь оно было другим. Да, это было «девяносто четыре». И было в этом изменении что-то неприятное, обидное. Словно Саша потеряла процент жизненных сил, как персонаж компьютерной игры.
— Что? — спросила Саша, поняв, что мы с Кристиной смотрим на нее.
Я смотрел на число, а Кристина искала, что же такое я разглядываю.
И в этой сцене тоже было что-то неправильное, из ряда вон выходящее. Мы говорили фразы, как будто находились не в постели, а на кухне, и нас совершенно не смущала нагота.
Саша по-кошачьи поднялась и, ступая на цыпочках, шмыгнула к окну. Там на подоконнике лежали ее сигареты, «Гламур» ультралегкие. Мы с Кристиной не курим, но пачка и зажигалка всегда лежат на подоконнике.
Саша неторопливо закурила, пуская дым в открытое окно. Лунный свет почти не падал на ее тело, Кристина видела только силуэт. А я... Я видел еще и разорванный светящийся нимб, и, когда Саша докурила, число в разрыве линий сменилось на «девяносто три».
— Ты можешь сказать, что происходит? — тихо спросила Кристина.
Вместо ответа я встал и подошел к Саше, беря ее за талию. Она осторожно повернулась, отводя в сторону сигарету, чтобы не обжечь меня кончиком. По сравнению с ней я значительно выше, и девушка смотрела снизу вверх. В темноте не было видно ее глаз. Я нашел губы по запаху табака. Люблю этот запах. Кристинины губы пахнут мятной конфетой. Сашины — выдержанным виски или послевкусием хорошего коньяка. Меняя эти вкусы, я замечал, что и то и другое важно.
Саша осторожно высвободилась и бросила сигарету в окно. Я поднял ее на руки и понес обратно. Число в ее нимбе вернулось к прежнему значению.
* * *
Говорят, что хорошее долгим не бывает. Мы завтракали втроем, когда я заметил, что Саша стреляет глазками. Она вроде бы что-то собиралась сказать, но никак не могла найти подходящий момент. Нимб над ней бесследно исчез, и никаких чисел больше не загоралось.
— Я люблю вас, ребят, — сказала девушка улыбаясь.
В моей душе что-то оборвалось, а внутри похолодело. Переведя взгляд на Кристину, я увидел, что ее глаза полны слез.
«Господи, как же мы понимаем друг друга», — пронеслось у меня в голове. Я решил, что нужно любой ценой заставить Сашу замолчать. Главное, чтобы она ничего не успела сказать. Впрочем, девушка не торопилась. Мы играли в переглядки минут десять, пока Кристина не успокоилась и не смогла спросить:
— Ты хочешь нас оставить?
Саша пожала плечами.
— Нет, конечно, но это не будет продолжаться вечно. Мне уже двадцать восемь, пора подумать о семье, о детях. Вы же понимаете, что я не смогу бывать у вас, когда буду замужем.
— А ты не можешь выйти за Лешу? — спросила Кристина.
Все мы дружно засмеялись. Смех сорвал напряжение, и в душе стало пусто, как будто из нее выдуло всю печаль и все то, что ее переполняло. Мне на секунду показалось, что наступила осень. Знаете, бывает такое чувство, что ушло одно время года, сменилось на другое, и поделать с этим ничего нельзя.
— Я же не прощаюсь, — сказала Саша. — Просто хочу, чтобы вы знали, что мои биологические часики тикают. И с этим придется считаться.
— Конечно, Саш, — сказала Кристина, — только я почему-то оказалась совсем не готова.
Мы минут двадцать говорили друг другу глупости, обещали вечно любить и поддерживать друг друга, строили планы о совместном отдыхе, в общем несли чепуху. Как я понимаю, нас захватил эмоциональный всплеск, требовавший вербального выхода. Мы вели себя, словно подростки, и, проводив Сашу до машины, я нежно и властно привлек ее к себе.
Когда наши губы встретились, в голове снова раздался звук подключившегося USB-устройства.
Я отпрянул, а Саша посмотрела на меня, как будто знала, что произошло и собиралась сказать: «А ты как думал?»
Я позвонил Лоренцу. Он был занят, и мне пришлось ждать еще сутки, прежде чем поведать о странностях с иглой.
Выслушав мой рассказ, доктор совсем не порадовал. Первая фраза мне вообще не понравилась. «Я не техподдержка» — что это вообще значит? Нужно было предупреждать, прежде чем капать свои глазные капли. Мне даже на секунду пришла мысль прекратить принимать препарат и стереть иглу внутри своего организма.
— Выпейте это, — Лоренц протянул пилюлю.
— Что это? — спросил я.
— Обычные успокоительные. Я вижу, что вам нужно, и, по-моему, у вас стресс на работе.
— Дома, — сообщил я.
— Хрен редьки не слаще,— как-то очень по-русски сказал доктор. — Насчет вашей проблемы — все решаемо. Я же вам говорил, что иглой пользуется ряд высокопоставленных чиновников?
— Нет, не говорили.
— Значит, теперь говорю. И еще утверждаю, что обслуживают таких персон на самом высоком уровне. Никаких глюков, скорее всего, нет. Почитайте тематические подписки. Сейчас в России появился мессенджер «Телеграф», можете принимать его, не опасаясь прослушки, там плавающий код шифрования, абсолютно безопасен. То, что вам кажется тактильными ощущениями, всего лишь побочный эффект от виртуализации. Звуки могут быть галлюцинациями на фоне ваших домашних проблем.
— У меня нет никаких проблем, — вспылил я.
— И мне кажется, вам следует посетить психиатра.
— Черт, да вы гений, доктор! — сказал я, — Мне действительно нужен врач. Но не тот, что закончил ПТУС. Вы можете мне порекомендовать специалиста?
Лоренц ненадолго задумался, и даже покопался в своей записной книжке. Наконец он сделал звонок своему другу с ожидаемой фамилией.
Доктор Зильц принял меня без настроения. Только выслушав мою проблему целиком, он загадочно улыбнулся и, потерев ладони, не без удовольствия сказал:
— Я правильно вас понял, Алексей, что вам всего лишь нужна консультация, и она не относится лично к вам?
— Ну да, — согласился я.
— И эта консультация касается проблемных клиентов, покупателей, которых вы именуете энтропиками.
Я согласно кивнул.
— Вы меня простите, но я еще раз вынужден уточнить. Вы хотите рассказать одному из энтропиков, что он является проблемным клиентом, и объяснить этому человеку, что он поступает иррационально. Так?
— Доктор, неужели я непонятно выразился?
— Признаться, нет, — сказал Зильц. — А вот что, Алексей. Давайте попьем чаю.
Я осмотрелся, но нигде в кабинете не увидел чайных принадлежностей. Кабинет мало походил на место, где работал Лоренц. Он больше напоминал косметический салон, во всяком случае здесь мало что говорило о медицине.
— Сейчас я все организую.
Зильц попросил секретаря, и уже через три минуты мы пили чай с лимоном из граненых стаканов, одетых в серебряные резные подстаканники.
— Люблю поезда, — перехватив мой взгляд, сказал доктор. — В детстве, знаете ли, мечтал стать машинистом. Но мама… — он сделал неопределенный жест рукой.
— А я мечтал стать пилотом, — сказал я, чтобы быть взаимно откровенным, — но русский язык…
— О-о, да, — покачал головой Зильц.
Когда пауза неприлично затянулась, доктор спросил:
— Вы знаете, что такое признаки?
— Надеюсь, что да.
— Порой само явление невозможно увидеть, — сказал Зильц, — и мы судим о нем лишь по признакам. Например, гравитация. Ее невозможно ощутить. И сумасшествие тоже. Но есть вполне осязаемые признаки того, что человек сошел с ума.
— Какие же?
— Человек поступает иррационально, — сказал Зильц. — Расстраивается логическое мышление, привычное в понимании здоровых людей.
Доктор посмотрел на меня как-то нехорошо, с каким-то отчаяньем.
— Вы же понимаете?
Я согласно кивнул.
— Это происходит в силу вполне объективных причин. Лобная часть нашего головного мозга развилась, вследствие эволюции, в последнюю очередь. Сначала организму необходимо было выжить, и за это отвечали другие области мозга. Когда выживание перестало быть проблемой, развился интеллект, он созревает на заключительном этапе взросления, приблизительно в двадцать — двадцать три года. До того подросток воспринимает мир скорее эмоционально, нежели рационально. По принципу «бей или беги». Конечно, воспитание, школа и наставники не позволяют подросткам вести себя как дикарям. Но многочисленные случаи, когда дети цивилизованных родителей попадали в дикую природу и выживали в одиночестве, лишь подтверждают это предположение.
Зильц вздохнул и продолжил:
— Я всего лишь хочу сказать, что сумасшествие — это ситуация, когда человек ведет себя иррационально вследствие блокировки лобной части головного мозга. Как правило, это происходит в условиях стресса. Когда первобытные отделы нашего разума захватывают контроль над рассудком. Давайте я буду называть первобытные части разума «мозгом рептилии»? Чтобы упростить объяснения.
Я согласно кивнул.
— Думать мозгом рептилии очень опасно, — продолжил Зильц. — Этот механизм быстро включается. И его невозможно выключить, а самое главное, существует пока что единственный способ обуздать эмоциональный всплеск.
— Какой же? — спросил я.
— Дождаться его окончания, — растянул Зильц. — К сожалению, вынужден отвлечься и сделать экскурс в психиатрию, рассказать вам азы психических заболеваний.
— Откровенно говоря, я в юности увлекался психологией.
— О-о, забудьте обо всем, что знали, — сказал доктор, — я вам поведаю упрощенный курс и совершенно не формальный. Официальная медицина сожжет меня на костре, если узнает хоть слово из того, что расскажу.
Итак. Существует всего три вида психических заболеваний — это шизофрения, паранойя и депрессия. Названия абсолютно условные и не имеют ничего общего с тем, что утверждает официальная медицина.
Шизофрения возникает на почве обострения стресса, вызванного потерей материальных привязанностей, скажем близкого человека или средств к существованию, если грубо — то жадностью. Паранойя — на почве потери безопасности или, упрощенно, — страхом. Депрессия — на почве потери покоя, или просто — ленью. Объединение стрессов вызывает множественные эффекты в различных комбинациях, их рассматривать не будем.
Таким образом, люди, сорвавшиеся в иррациональность, не могут выбраться из нее, пока не удовлетворят мозг рептилии в области жадности, страха и лени. Причем совершенно бесполезно успокаивать больного и давать гарантии безопасности, если его интересуют деньги или покой. Напротив, очень легко разбудить еще одну часть мозга рептилии своими неумелыми манипуляциями.
— Вы не могли бы привести пример? — попросил я.
— Извольте. Предположим, ваш покупатель хочет получить от вас гарантии возврата средств, а вы сообщаете ему, что опубликуете его личные данные. И таким образом, нападаете на его безопасность. Или грозите ему судом и лишаете его покоя, а это соседняя сфера комфорта.
— Как же быть?
— В том-то и дело, что никак, — сказал Зильц. — Пока субъект не будет чувствовать себя комфортно во всех трех сферах, он будет возбуждать мозг рептилии. А пока это происходит, человек не может думать рационально.
— Можно еще пример? — спросил я.
— Присутствовали когда-нибудь при разводе?
— Черт! — вырвалось у меня. — Как же это показательно!
Меня всегда поражало, как глупо ведут себя пары при расставании и как яростно отбирают друг у друга свободу, близких, деньги и безопасность.
— Но почему я слышу об этом впервые?
Вместо ответа Зильц попросил еще чай. Я не стал пить, потому что боялся не заснуть ночью, но, похоже, доктора это не волновало. Он долго любовался узором на подстаканнике и с удовольствие потягивал чай.
— Теперь о грустном, — сказал доктор, когда отодвинул опустевший стакан. — Вы, Алексей, собираетесь рассказать человеку, находящемуся в иррациональном состоянии, что его мозгом управляет рептилия, что он не способен воспринимать вас и заниматься стратегическим планированием. Ответьте спокойно и хорошенько подумав: кто вы? Я вас не тороплю и могу попросить еще по чашке.
Я задумался. Очевидно, я не находился в стрессовой ситуации, потому что ответил быстро:
— Я сумасшедший.
— Поздравляю, — сказал Зильц. — Вы не сумасшедший. Потому что ни один сумасшедший не признается в этом.
* * *
Я вырос в брутальном городе и понял это, только став взрослым. Без шуток и с серьезным лицом мне рассказывали, что в девяностые тольяттинцы не выходили на улицу без автомата. Чушь полная, впрочем стреляли и в нулевых. Все это было бы смешно, не будь так грустно. Лично не могу это засвидетельствовать, но если читатель усомнится, легко проверит, что вплоть до десятых в больницу доставляли случайных прохожих, ставших свидетелями перестрелки. Причем ранения были как осколочные, так и от автоматического оружия.
И уж совсем не удивительно, что нас, детей перестройки, воспитывали по пацанским понятиям. Возможно, поэтому я не люблю стукачей.
Однако разговор с Зильцем придал моей неприязни иной оттенок. Как поведал доктор, практически любой психоз вырастает из детства. Именно в юности, и даже в отрочестве, формируются предпосылки психозов. Любого маньяка и извращенца можно вычислить еще в юношеской среде. Однако затем мужчина или женщина старательно заметают под ковер свои детские обиды. На уровне тридцати практически все забывают о душевных травмах, а они вовсе не проходят.
К сорока люди делают покупку в интернет-магазине — и вот он я, Алексей Левин, становлюсь объектом атаки очередного энтропика.
Я понял, что бесполезно бодаться с иррациональным покупателем, сопротивление ему и будет моим поражением, но потакать энтропику — тоже не выход, и в моей голове родился коварный план.
Сводился он к тому, чтобы не говорить правду, а лгать. Лгать самым наглым образом и называть черное — белым. Так в любой конфликтной ситуации у энтропика автоматически включится синдром обиженного ребенка. Ему хочется наябедничать маме, и убеждать его в обратном, рассказывать, что это ни к чему не приведет — совершенно бессмысленно. А ведь я на протяжении нескольких лет поступал именно так. Всего три года назад я посылал товары наложенным платежом, а покупателей, не выкупивших посылку, добавлял в черный список, который публиковал на сайте. Список я назвал русской Алькаидой, а недобросовестных покупателей именовал членами. Сюда же добавлял стукачей, всех тех, кто пытался жаловаться по форумам. Как же наивны и бессмысленны были мои потуги!
«Что же, — рассуждал я теперь, — если энтропики хотят жаловаться, нужно дать им такую возможность». И у меня для этого был особый человек. Появился он очень давно: боец, стрелок, или как там теперь называют работников МЧС.
После ухода из этой структуры Шойгу МЧС зачахло. Финансовые потоки ушли в другие сферы, и многие сотрудники мечтали сменить работу или найти дополнительный заработок. Олеся Бознер была как раз таким человеком. Мы с ней решили ввести должность онлайн-психолога и поддерживать покупателя, если он терялся на сайте. Идея больше напоминала техподдержку и казалась актуальной, пока я не увлекся искусственным интеллектом, или сокращенно ИИ.
Мне казалось неэффективным, что живой человек будет объяснять пользователю, как нажимать на кнопки. И я решил сделать автоответчик, чтобы ИИ решал самые горячие проблемы, а к сложным задачам подключал человека. Однако первые же наблюдения показали, что автоответчик не решает, а увеличивает количество проблем. На него как пчелы на мед слетались энтропики, заваливали немыслимыми вопросами и задачами, после чего никогда не совершали покупку. В общем — чат-бот на сайте мешал продажам. И паровозом с ним я отодвинул идею с психологом.
Теперь же я решил обозвать Олесю кризисным менеджером, специалистом по конфликтным ситуациям, который появляется на горизонте только после совершения оплаты. Вписать кризис-менеджера в договор-оферту и оговорить, что ее услуги оплачиваются отдельно, — было несложно. Все равно этот договор никто не читает, тем более энтропики.
При возникновении конфликта появлялась Олеся, предлагала выслушать и решить любую проблему клиента, и только в положительную для него сторону. Не важно, прав он или нет, не важно, что он требует и как себя ведет. Всегда стопроцентный результат — как мама, которая все устроит.
По завершении работы Олеся выставляла бы счет покупателю за свои услуги. Если энтропик не захочет их оплачивать, она должна будет действовать через юристов и коллекторов.
Все оставались в выигрыше, пожалуй кроме Олеси, которой изначально предстояло ездить клиенту по ушам. А вы можете представить себе работника МЧС, который вешает лапшу? Лично я — нет.
Пока я думал, как мне уговорить Олесю, прошло полторы недели. Предстояло подготовиться к семинару, но я провалился в «Телеграф» и часами просиживал в подписках. По какой-то причине конференции назывались в этом мессенджере именно так. По сути, «Телеграф» была закрытой социальной сетью. Лоренц подписал меня на несколько обсуждений, и я впервые мог общаться сразу с несколькими владельцами иглы. Были приятные открытия, но некоторые обсуждения вызывали тревогу. Так, я впервые узнал, что существует тайная Организация, преследующая носителей иглы. Члены этой Организации именовали себя «организмами», а владельцев иглы — «чиперами». Мне сразу показалось, что я уже слышал этот термин, но созвучное геймерское «читер» сбило с толку. Среди организмов существовала фанатическая убежденность, что чиперы пребывают в мире иллюзий, управляемом компьютером. Главный сервер иглы они именовали «устройством» и на каком-то этапе развязали террор, поджигая дата-центры, а иногда убивая и самих чиперов.
Откровенно говоря, я не поверил в рассказы о кровожадных организмах, но страшилка была жутковатая. Во всяком случае, мотивировала не болтать лишнего.
Однако меня больше интересовали практические вопросы. В частности, глюки иглы и подмена реальных ощущений мнимыми. Почему я стал слышать и ощущать тактильные сигналы, хотя лицензия моей иглы этого не позволяла?
Здесь все было спокойно. Игла не глючила никогда. Она была воплощением надежности и работоспособности. Заразить ее вирусом было решительно нельзя, испортить программное обеспечение — тоже. Мог возникнуть аппаратный сбой вследствие травмы, но после таких повреждений человеку следовало задуматься о душе, а не об игле. К тому же и тут многое решалось неким патчем. Патч — так именовалась таблетка с нанороботами, которую клали под язык. Роботы попадали в кровь и уже через несколько минут приступали к восстановлению иглы, как бы тяжело она ни была повреждена.
Проверять это мне не улыбалось, но подписчики «Телеграфа» были твердо убеждены, что будет именно так. И их уверенность постепенно передалась мне.
Большего мне прочитать не удалось, потому что позвонила Ленка и сообщила, что послезавтра я выступаю в двести пятнадцатой аудитории ТГУ с семинаром.
Пришлось бросить «Телеграф» и заняться детальной проработкой лекции.
|
|
